— Подожди, я стараюсь вспомнить. Все так смутно, я на чип не писал. Нюхал тогда бесконечно.
— Что ты нюхал, прости?
— Шерх.
— Какой еще шерх?
— Халифатский наркотик, обезболивает.
— У тебя болело что-то?
Люций не ответил.
— Вроде бы мы ужинали. Она бесконечно нудела про внешнюю политику, очень скучно было. Там еще был довольно молодой мужчина, смуглый, темноволосый, не римлянин, но с хорошими манерами и прекрасным французским, латыни он не знал. Кажется, халифатец, я не обратил внимания. Чипа у него точно не было.
— Откуда ты знаешь?
— Пытался ему писать, чтоб не помереть со скуки, да сообщения не проходили. Вряд ли он меня так сразу забанил.
— Ох, дорогой мой, зная тебя — не исключено! — А на Земле-то считается, что с Халифатом у Рима нет никаких связей. — Во что она пыталась тебя втянуть? В заговор? В предательство?
— Воспоминания смутные, но знаешь, если бы я был замешан в заговоре на пару с Анной Лицинией, я бы уж как-то это заметил! Лучше расскажи мне…
— Что?
— Как погиб Фульк?
Что ж. Этого не миновать. Электра замолчала, пытаясь подобрать слова. Люций снова ладонью накрыл ее руку и провел пальцем по кольцу, потом поднес к глазам, вгляделся в скупую надпись s.p.q.r на грубо выделанной бронзе.
— Сидит на тебе как влитое. Кто бы мог подумать…
Ах, милый, за нас родители подумали. Как жестоко то, что они с нами сделали. Но сейчас нельзя об этом рассказать, ты ведь Гаю шею свернешь. Надо подождать удобного момента.
— Ты успел посмотреть записи?
— Да, смотрел. Но не понял, что произошло. Погибли все, кто был в помещении. Это люди Тарквиния их убили?
— Люди Тарквиния погибли тоже. Погибли все, кто там был, кроме тебя.
— Это я виноват?
— Нет, нет, что ты! — она вскинулась, протянула руку в протестующем жесте. — Ты точно не виноват ни в чем! Ты лежал в криосне. Ты был все равно, что мертвый.
Надо сказать ему правду. Разве она может правдоподобно солгать Люцию? Никогда не могла.
Надо. Но как? Положить ему на плечи эту вину? Нет.
Охватила сильная злость, которую пришлось подавить, пока он ничего не заметил. Почему она одна должна мучиться, скрывать неудобные обстоятельства, тащить ответственность за невольные преступления? Она не просила родителей делать ее контролером Люца. Она не просила Ллира приносить гекатомбу своим темным богам, чтобы Люций жил, а другие умерли. Почему же она должна молчать? Потому что Люций хрупкий? Если он сломается, то кто выиграет нам войну. Потому что это ее приказ отправил людей на смерть? Потому что на ней диктаторский мундир?
Да, пожалуй вот это. Мундир. Пусть мундир.
— Ты не виноват, — повторила она самым убедительным тоном. — Случилась неполадка, связанная с квантовыми воротами — ты видел, что Ллир ушел в них. Тебя защитила капсула. Но теперь тебе нужно восстановиться как можно скорее. И определить план военных действий.
— Я просмотрел все, что связано с эриниями. Открыв крепости и переналадив системы слежения, мы сможем им противопоставить куда больше, чем сейчас. Хорошо, что ты отдала мне оба флота.
— Ну а кому. Леда погибла.
— Как жаль, она была легендой, я мальчишкой ее портреты на стену вешал.
— Ты должен взять оба флота, да. Очевидно, на Третий не нужно рассчитывать. Думай, как прикрыть Солнечную, Форпост, верфи с тем, что у нас есть.
Люций на секунду отвел взгляд, очевидно, принимая сообщение, потом стиснул ей пальцы.
— Да, на Третий мы больше рассчитывать не можем.
— Что такое?
— При проходе через системы дальнего обнаружения в Солнечной эринии воспользовались их кодами. Теперь это достоверно известно.
Проклятье. Проклятье.
— Да как же так можно предать свой народ! — воскликнула Электра. Она отбросила руку адмирала и вскочила с кровати. — Что там за халифатец у нее был? Почему ты, черт подери, не записал, не запомнил! Спасал чужую хрен знает какую расу, пока твоей собственной откусывали голову?
На ее крики из-под кровати выкатился местный руф и возмущенно заверещал, размахивая своей мягкой, доброй лапой. Люций закусил губу.
— Нашла кого обвинить? Успокойся.
— И не подумаю! Проклятье, неужели нам придется драться не только с эриниями и Халифатом, но и с кораблями класса «Танатоса». Да нам сразу конец! Как только капитаны потерпели ее предательство. Старая сука!
— Тебе сейчас еще и с руфом драться придется. Вон он как развоевался, — Люций что-то сосредоточенно подсчитывал, похоже, новость о предательстве Анны его не удивила. Или в его крови было столько транквилизаторов, что он просто ничего не чувствовал.
«Диктатор Электра, вы у адмирала, впустите меня, пожалуйста! А то он мне снова запретил доступ!» Анаклет, надо же — пишет культурно, больше не проклинает ее. Люц достукается, что все врачи его бросят, будет лечиться пластырем и зеленкой.
— Люций, мне нужны наши верфи и срочно. Надо вводить в эксплуатацию все корабли, какие возможно. Завтра утром соберем совет капитанов. А пока отдыхай, пожалуйста. Я расконсервирую диктаторский блок и не буду тебя стеснять.
«Извините, Анаклет. Даю допуск».
Еще полчаса были потрачены на извинения перед разгневанным врачом. Анаклет «Асклепий» наконец отбросил свое обожание, бушевал и клял адмирала на чем свет стоит. Похоже было, будто бюст Цицерона ожил, отрастил себе руки и научился их гневно воздевать. По его язвительным комментариям Электра сообразила, что Люций отрекся и от лазарета, и от своей маленькой палаты, самовольно переехал в собственные покои. К тому же, вопреки рекомендациям, вставал и выходил, чтобы ее встретить. И бесконечно работал, не мог остановиться.
Так было всегда, и в детстве, и подростками. Вот лето в Марселе, на Эндине Минор, какой же это год? Родители еще молоды. Поппея за легким столиком, узорная тень от листьев на скатерти, чашечка с чаем просвечивает насквозь. Фелиция, мать Люца, окутана сиянием солнца, шелковый халат, шезлонг, рукоделие — всегда она что-то шила, кроила, обожала сложные расчеты. От воды тянет прохладой. Люций где-то там прыгает с вышки, раз за разом входит в воду с веселым фонтаном брызг, потом прибегает согреться и за восхищением. Фелиция вполголоса говорит сыну несколько слов, не поднимая головы от пялец.
— Зачем ты так, — недовольно бросает Альбин, отец. — Сложно поддержать мальчика?
Ранним утром, когда Электра, проснувшись, выглядывает в окно, Люций все еще прыгает. Отрабатывает технику.
— Я вас на цепь посажу! — подытожил Анаклет и замолчал, отдуваясь. Руф уже подбирался к Люцию с каким-то лечением. Адмирал раздраженно нахмурился.
«Ну все, иди в свою диктаторскую. Пригласишь потом, если захочешь».
«Выгоняешь?»
«Не хочу, чтоб ты смотрела на все эти трубки и прочую дрянь».
«Мало я твоих переломов видела как будто».
Руф воодушевленно зажужжал, Анаклет науськал его как следует, Электра встала и поцеловала Люция в щеку.
«Отдыхай. Приглашу потом».
Как же, будет он отдыхать. Да и когда. Она зашагала к двери, руф тихонько жужжал и щелкал анализатором.
— Электра, как ты думаешь, — вдруг сказал Люций вслух.
Она замерла, обернулась.
— Это ведь рука судьбы, что «Персефона» погибла, а не «Люцифер?» Я будто бы видел сон… — он оборвал сам себя.
Анаклет замер и задержал тестер над плечом адмирала.
— Как «Персефона» сошлась с «Гадесом», — одними губами произнесла Электра.
— И теперь планеты сойдут со своих орбит.
Он не смог удержаться и посмотрел на руки, словно вспоминая ожог на смуглой-не-своей-коже, раскаленные клещи, глиняные фигурки в печи.
Электра впервые в жизни ощутила, как по плечам бегут мурашки от иррационального, невозможного для римлянки страха.
Покои диктатора были обособлены в надстройке над верхней палубой, в точности над адмиральским сектором, но не относясь к нему. На схеме они показались Электре подозрительно маленькими. Точнее, маленькой была личная часть. К ней примыкала пара переговорных, малый амфитеатр, напичканный мощными ретрансляторами, чтобы диктатор мог выступать на весь флот и дальше, и несколько просторных помещений, предназначенных для штата и охраны. На фоне адмиральского сектора все это представлялось более чем скромным. Адмирал — хозяин во флоте, ему дозволена всякая роскошь, в конце концов, он может жить на своем флагмане годами. А диктатора назначают по возможности кратковременно, из-за военной необходимости. Зато к его покоям прилагался свой стыковочный узел, а также оранжерея и гидропонный блок.
