Он долго колебался, желая и не желая начать разговор, оттягивая решающий момент — хотя с самого начала знал, что этот момент когда-нибудь наступит…
Да какого чёрта, подумал он, и выпалил:
— Если ты собираешься остаться…
Но в следующую секунду запнулся и устыдился собственной прямоты. У Хелен своя карьера, повторил он себе, как повторял много раз с того первого вечера, который они провели наедине за разговорами; именно тогда он понял, что с ней всё будет по-другому… Участие в группе первого контакта — редкая удача для неё…
Я не могу просить, чтобы она отказалась от такого шанса…
Он сжал её руки.
— Прости, — сказал он. — Мне не следовало…
Она искоса взглянула на него, и горькая улыбка дрогнула в уголках её губ.
— Не следовало поднимать наш Больной Вопрос? — Она чуть придвинулась к нему на ходу; они шли не спеша, почти наугад отыскивая узкую, плотно утоптанную тропинку, ведущую вдоль опушки терновых зарослей. Её тон был наполовину шутливым, и говорить с ней было так просто, откровенность давалась им так легко, словно они были вместе не две недели, а много, много лет. — А ты не думал, что этот вопрос уже давно грызёт меня?
Позади них, над низкорослым терновником и острыми скалами, опоясывающими плато, исполинским плодом висела спелая, жёлтая, как дыня, луна, и глиняные холмики пигминских жилищ, слепленные тесными кучками, тонули в потоках янтарного света. Перед ними простиралась вдаль бесконечная степь, и шёлковая трава катилась волнами под ласковым ветром, и шорох цветов, роняющих пыльцу, сплетался в изменчивую мелодию. Где-то раздался крик ночной ящерицы — чистый, сладкий, невыразимо печальный звук. Ещё на корабле Спок говорил, что гравитационное притяжение этой луны относительно велико, и Кирк гадал — не в этом ли причина странного чувства, что охватило его с момента прибытия, чувства подсознательной, но глубокой причастности ко всему сущему, словно он был одной плоти и крови с этой планетой.
Невероятно красивый мир, подумал он. Мир, который дышит жизнью. Как капитан звездолёта — исследователь, стратег и дипломат в одном лице — он хорошо понимал цену этой нетронутой красоты: ведь эти девственные травы, чей шелест звучал такой чарующей музыкой, означали, что здесь нет никакого сельского хозяйства и что население, как на лезвии ножа, балансирует на грани голодной смерти; он знал, что драгоценные россыпи звёзд над головой были картами клингонских территорий.
Если Хелен останется здесь…
— Я не хотел всё усложнять для тебя.
— Да, разумеется, — Она улыбнулась и остановилась, чтобы поцеловать его; в лёгком прикосновении её губ таилась невысказанная страсть. Потом со вздохом покачала головой; её большие, ширококостные запястья казались хрупкими в его сильных руках. — Проклятье, Джим… вселенная так велика. Так легко потерять что-нибудь важное. Все дороги ведут в разные стороны, и на каждой висит знак: «Движение только в один конец».
— «Энтерпрайз» вернётся через шесть месяцев, — Он обнял её за талию, чувствуя под ладонью крепкие мускулы её тела, сильного и гибкого, как молодое деревце. — За шесть месяцев…
Она тряхнула головой, с шорохом разметав по плечам всю роскошь густых тёмных волос.
— Это было бы нечестно, — Её грудной голос тихо вплетался в голоса ночи, в глубокие вздохи ветра, гуляющего по траве, и едва различимое воркование пигминов в Сети Сознания. — Нечестно по отношению к остальным, к Чу и Номиасу, которые вряд ли успеют наладить исследование и обучение за этот срок; нечестно по отношению к тому, кто прибудет мне на смену и кому придётся работать вдвое быстрее, чтобы наверстать упущенное время. Нет, — Она говорила чуть слышно, будто сама с собой. — Мы должны решить сейчас.
Кирк промолчал. Рука Хелен обвилась вокруг его талии, и они пошли дальше, стараясь не терять из виду далёкий свет костра возле Исследовательского Института — единственный огонёк во всей округе. Хотя Шорак заверил их, что крупные хищники — крикуны и корнегрызы — не приближаются к селениям по ночам, Кирк безотчётно настораживался на каждый подозрительный звук, доносившийся из высокой травы. Маккой и Тетас всё ещё сидели у костра. Оба вулканца, Чу и Номиас ушли в хижину, чтобы подготовить несколько собранных экспонатов к отправке на «Энтерпрайз», когда группа высадки вернётся на корабль ночевать. А над деревней по-прежнему стоял приглушённый гул, и Сеть Сознания колыхалась во мраке — уже больше десяти тысяч маленьких созданий, которые бормотали, и перешёптывались, и напевали свои целительные песни, погрузившись в общий сон.
Ей было бы проще принять решение на корабле, думал Кирк, среди знакомой обстановки, рядом с людьми, которые начинали ей нравиться… ей было бы проще принять решение — и остаться. Но как бы ему ни хотелось, чтобы она осталась, стала частью его экипажа и частью его жизни, — ещё сильнее он хотел, чтобы её выбор был ясным, честным, без всяких сомнений. Она должна была увидеть эту планету и этих людей, взглянуть на второй из возможных путей — прекрасный мир с его удивительными, загадочными, очаровательными обитателями, цивилизацию без материальной культуры, уникальную перспективу для научной работы, что расстилалась перед ней, как цветущее поле. Кирк вспомнил слова Арксораса: «Цветок, что впервые ощутил тепло солнца…» Но кто был тем солнцем — сам Кирк? Или весь этот мир?
— А «Энтерпрайз» точно вернётся через шесть месяцев?
Последовала длинная пауза. Потом Кирк неопределённо пожал плечами.
— Если всё пойдёт как надо.
— Ага, — Хелен понимающе кивнула, и серебряный лунный блик дрогнул в её глазах, в тени ресниц. — Знаешь, я заметила, что в ваших исследовательских миссиях всё всегда идёт как надо.
Джим посмеялся бы над её насмешливо-серьёзным тоном, но он знал, что это правда. Кто знает, что может случиться за шесть месяцев…
— На звездолёте меня ждёт только бумажная работа, — продолжала она. — Регистрировать чужие открытия и посылать в ответ предварительные заключения вместо того, чтобы самой доводить дело до конца. Я не хочу так.
Она обернулась и положила руки ему на плечи. Они с ней были почти одного роста. Её голос звучал хрипло, неуверенно — голос человека, не привыкшего говорить открыто о своих чувствах и желаниях:
— Но терять тебя я тоже не хочу.
— Я не всегда буду занят в исследовательских полётах, — медленно сказал он.
Это был первый раз, когда он заговорил вслух о том, что ждало его через два года, когда «Энтерпрайз» закончит свою миссию. И первый раз, когда он подумал о чём-то кроме ещё одного пятилетнего похода. Но даже сейчас от одной мысли что-то оборвалось внутри, обожгло внезапной болью, словно он уже стоял у края стартовой площадки, обречённый оставаться на земле, пока другие исчезают вдали.
