— Ростислав, неужели ты веришь этой чепухе? — не выдержал Касмер. — Все это — лишь хорошо разработанная легенда прикрытия.
— А вот мы сейчас проверим, насколько хорошо она разработана. Скажите, Михаил Романович, сколько времени будут лететь ваши «одуванчики» до вторичных звезд?
— Несколько сотен или тысяч лет. Быстрее нельзя — они проскочат мимо. Использовать для торможения двигатели тоже нельзя — слишком велика вероятность отказа.
— За время полета ваши «одуванчики» получат дозу космического излучения такую, что ни одна спора…
— Корпуса контейнеров, содержащих пыльцу, предназначены в первую очередь для защиты ее от космических лучей.
— Допустим. Но, попав в атмосферу какой-нибудь планеты, ваш контейнер просто сгорит в ней, вместе со всеми спорами.
— Нет. Под действием света близкой звезды контейнер рассыплется, споры рассеются по всей звездной системе, в которую попадет контейнер. В атмосферу планеты попадет не тяжелый контейнер, а почти невесомая «пыльца». Она не сгорит, но долго-долго будет оседать на поверхность, подобно частичкам космической пыли.
— Почему контейнеры не рассыплются еще в нашей Системе, под действием лучей Солнца?
— Защитная краска. Она будет ободрана космической пылью, но лишь после сотен лет путешествия. Скорость и масса контейнеров выбраны так, что, достигнув чужой планетной системы, они будут захвачены притяжением ее звезды и лишь тогда начнут медленно «растворяться».
— Но пыльца тотчас после «растворения» будет выброшена «звездным ветром» за пределы планетной системы!
— Это справедливо лишь для малой части «пыльчинок». Остальные за счет эффекта Пойнтинга-Робертсона начнут двигаться вокруг звезды по спирали. Звездный ветер и силы гравитации достаточно долго будут удерживать их на таком расстоянии от светила, где они могут быть «подобраны» находящейся в наиболее оптимальной зоне планетой.
— Но, пока это произойдет, споры будут убиты ультрафиолетом звезды!
— У каждой «пыльчинки» есть своя защитная оболочка.
— И сколько таких капсул должно достигнуть поверхности планеты, чтобы на ней с ненулевой вероятностью…
— Сотня, десяток или даже одна-единственная. Еще Вернадский показал, что распространение жизни по поверхности витагенной планеты происходит практически со скоростью звука.
— А если там уже есть жизнь? — вмешался Касмер. — Вы ведь уничтожите ее, убийцы!
— Нет. Столкновения с уже зародившейся жизнью наша пыльца не выдержит. Для сконструированных нами простейших просто не найдется экологической ниши.
Родников повернулся к Касмеру, улыбнулся.
— Ну что же, защита проекта прошла успешно. И неудивительно: грамотный космоэколог может импровизировать на эту тему всю ночь напролет. Но откуда взялись огромные средства, необходимые для такого проекта? Никакой энтузиазм не в состоянии заменить денег.
— Это верно, — улыбнулся космоэколог. — В конце концов Совет Развития все-таки выделил некоторые суммы, Космофлот предоставил «фиолетовик», Агентство обеспечило прикрытие — оказавшееся, к сожалению, слишком слабым. Асмеры, с вашей помощью, нас переиграли.
— Кстати, насчет асмеров. За что они вас так невзлюбили?
— Об этом тоже можно говорить всю ночь напролет. К тому же ваш напарник гораздо лучше знает ответ на этот вопрос. Верно, Дэвид?
— По-моему, пора прекратить болтовню и попробовать трезво оценить ситуацию. Капитан почему-то бездействует, и это крайне подозрительно, — сказал Дэвид.
— Вот-вот, — засмеялся Михаил Романович и, неестественно изогнув шею, взглянул на дисплейчик своего теркома. — Касмер, почему вы пытаетесь перевести разговор на другое? Может быть, потому, что знаете об асмерах так много, как знают только они сами?
— Ростислав, он явно заговаривает нам зубы. А капитан тем временем… Что, если его люди попытаются атаковать нас через ангар?
Ростислав взялся за ручку управления клювом, вытащил им из специального кармана на внешней поверхности рембота красную «пуговку», прилепил ее на стенку ангара номер пятнадцать рядом с лапой «Дятла».
— Это сверхчувствительный микрофон, — пояснил он внимательно наблюдавшему за процедурой Касмеру. — Предназначен для выяснения, есть ли кто живой на спасаемом судне. Реагирует даже на слабый стук сердца в радиусе до десяти метров. Если кто-то появится в ангаре — мы сразу же узнаем об этом. Так что вы хотели рассказать нам об асмерах, Михаил Романович?
— Асмеры делятся на две неравные по численности группы: кредентарии и перфектарии. Требования, предъявляемые к последним, чрезвычайно строги. Они, например, не имеют права даже прикасаться к женщине. Я верно излагаю, Касмер? Вы ведь перфектарий, не так ли? — спросил Дольный, вновь пытаясь разглядеть дисплейчик своего теркома. Видно, он все еще надеялся, что до момента пуска ракет ему удастся убедить Ростислава освободить крышки ангаров.
Касмер внимательно наблюдал за панорамниками и молчал. Но Ростислав насторожился. Что-то необычное было в позе Дэвида.
— А Лиза была кредентарием, — продолжил космоэколог. — Как вам удалось заманить в свои сети Лизу? Я правильно назвал настоящее имя Луизы, Касмер? Вас, наверное, интересует, как мы его узнали? Очень просто: в Москву приехал прадедушка Елизаветы Дудниковой, которая три года назад уехала поступать в университет и с тех пор в родном городе не появлялась, хотя и разговаривала изредка с матерью по теркому. Прадедушка накопил денег и, вместо того чтобы пройти омоложение, решил сделать правнучке сюрприз. Выяснилось, однако, что в университете его любимица не училась и дня. Он разволновался, решил, что его обманывают, начал прорываться на прием к ректору… И все свои деньги в конце концов истратил на розыск. Оказалось, что три года правнучка обманывала и его, и мать, никогда и нигде не училась, а в данный момент под чужой фамилией находится на борту «фиолетовика», летящего к Титану. Поскольку всю любопытную информацию относительно рейса «Деметры» Агентство любезно предоставляло мне, как претору Миссии, я и узнал настоящее имя вашей спутницы, Дэвид.
— А мать Луизы… Что вам известно о матери Елизаветы Дудниковой? — спросил Родников.
— Очень немногое. Да и что особенного можно сказать о скромной работнице игрушечной фабрики, ни разу не покидавшей родной город и воспитывавшей дочь без мужа? — сказал Дольный и вновь, вытянув шею, посмотрел на дисплейчик своего теркома.
Ростислав помрачнел. Значит, рассказ Луизы о матери, влюбленной в науку и готовой работать в самых трудных условиях, — ложь? В чем еще она солгала ему? Или, может быть, правильнее спросить — в чем не солгала?
