Сашка машинально вздрогнул, как и все остальные: стук в обшивку, пока ты в эфире — самый страшный звук. Это либо абордаж, либо какие-нибудь непредвиденные столкновения в эфире — может быть даже, уже в атмосфере планеты при снижении! Лишь спустя несколько мгновений Сашка осознал: да, они не снижались, но они уже в трюме «Памира», ничего страшного… Ну, или как сказать.
— Открываю, — громко крикнул Сашка и потянул за рычаг.
Впоследствии он жалел, что по примеру Володьки не огляделся по сторонам, не попытался как-то запомнить этот момент. Но что сделано, то сделано.
***
Сашка все-таки надеялся, что все пройдет немного легче — просто для разнообразия. Что их версии поверят, не будут ставить под сомнение, заставят подписать какой-нибудь магический контракт о неразглашении (ну или обычный контракт, если решат, что тратить магическое подавление воли на это дело чересчур, хватит и угрозы тюремного заключения) — и отпустят на все четыре стороны.
Не тут-то было.
Одинцов выслушал Сашкин рассказ — тот вариант, что они с экипажем разработали еще на борту «Блика» — не показав скепсиса, однако у Сашки все равно создалось ощущение, что ему не верят ни на йоту. Такая уж у Одинцова была богатая физиогномика. Вообще он мало изменился с Сашкиных учебных лет: все тот же человек с очень интеллигентным, как говорят, «породистым» лицом, невозмутимый, как пародия на английского джентльмена времен колониальной экспансии. Суровым Одинцом его прозвали вовсе не за манеры или тон голоса — обычно очень мягкий и дружелюбный — а за то, как он срезал поросль молодых умов на зачетах и практиках. Безжалостно, но с этакой мягкой извиняющейся улыбкой. Мол, вы же сами понимаете, что поставить вам проходной балл никак невозможно. А раз понимаете, то пожалуйте на пересдачу, очень буду рад вас видеть.
— Александр Иванович, — вздохнул Одинцов, — если бы я имел этот разговор с вами хотя бы год назад, я бы вам поверил. У вас в характере вполне достаточный уровень… э-э-э… наивности…
— Идиотизма, — подсказал Сашка абсолютно серьезно.
— И духа авантюризма…
— Раздолбайства, — снова поправил Сашка.
— ...Чтобы эта история показалась бы мне.... скажем так, правдоподобной, — продолжил Валерий Михайлович все тем же своим крайне интеллигентным тоном. — Но тот Александр Белобрысов, которого я помню как своего студента, не смог бы полгода командовать кораблем в открытом эфире.
— Ну, это совсем маленький корабль, — скромно заметил Сашка. — И мне помогали.
— Командовать маленьким кораблем в чем-то сложнее, чем большим, — Одинцов чуть улыбнулся. — Сколько человек, по вашему, под моим началом?
Сашка порылся в памяти, вспоминая состав экипажа патрульного фрегата на боевом дежурстве. В Академии их заставляли заучивать такие вещи.
— Сто пятьдесят три?
— Сто пятьдесят два согласно судовой роли, — поправил Одинцов, — у нас не хватает помощника кока. Из них тридцать — абордажная группа, у них другое подчинение. Их командир выполняет мои распоряжения только в рамках боевой задачи и по распорядку во время полета. Напрямую же я командую только шестью людьми — моими прямыми заместителями, старшим кормчим, квартирмейстером и боцманом. И то последние трое уверены, что главные на корабле они. Не поручусь, что они не правы.
Сашка подался вперед, наклонившись над столом.
— К чему вы ведете?
— К тому, что в вашей истории много нестыковок. Да, вы гражданские, вы хорошо показали себя в недавней стычке. Но будут желающие повесить на вас вину. Вы явно больше знаете об этой истории со спрутами, чем говорите. Опять же, неясно, как вам удалось так быстро добраться от Роовли-Кообас до Земли. Да и энергии во время боя вы потратили столько, как будто у вас маг-пустотник на борту…
— Мы составили круг, — пожал плечами Сашка.
— Круг? Всего из трех чародеев плюс оборотень?
— Жить захочешь — и не так раскорячишься.
Одинцов не улыбался, внимательно глядя на Белобрысова. Очень подчеркнуто не улыбался.
— Хорошая история, — сказал он. — Очень хочу в нее поверить. Но, боюсь, не все захотят.
— Скажите, Валерий Михайлович… А если я передам вам кое-какую информацию, которая будет небезынтересна для определенных людей на флоте? В том числе для адмирала Евстафьевой?
Тут Сашка бил наугад. Он понятия не имел, насколько сведения, которые им удалось зафиксировать из дневников Князя, актуальны до сих пор. Кроме того, он вынужден был опираться на сплетни двухлетней давности: о том, что Евстафьева и Котелков принадлежат к разным политическим лагерям. (Сплетни, потому что официальных данных про это, разумеется, не найти: в ОРК считается, что армия и флот должны быть вне политики.) Что там, он даже не был уверен, что нынешний министр обороны Котелков — это тот самый генерал К., которого Князь упоминает неоднократно! По времени, званию и некоторым общим замечаниям (в одном месте Князь назвал его «лысым занудой») вроде бы подходит. Если бы Сандре удалось запомнить хоть какие-то финансовые документы — ну там в какой именно ячейке знаменитого Драконьего Банка на Порт-Суглате К. хранил неправедно нажитые с помощью Князя миллионы золотых — было бы куда проще.
Но чего нет, того нет. Да и что толку в воспоминаниях, не подкрепленных материальными доказательствами? Сашка читал как-то какой-то бульварный роман, попытку продолжения Конан-Дойля, где шантажист хранил все сведениях о сильных мира сего только у себя в голове, потому что был вампиром и умел проецировать свои мысли в виде достоверных оптических иллюзий. Да этого горе-шантажиста грохнули бы раньше, чем ему удалось бы добиться проверки своих сведений в суде — ну, если бы он когда-либо вздумал довести свои угрозы до дела! Не говоря уже о том, что никто из жертв ему и не поверил бы, не получи на руки хоть какие-то доказательства, что шантажисту известно об их проступках.
Приходилось ставить все на одну догадку, пусть даже самую правдоподобную.
— Какого рода информацию? — осторожно спросил Одинцов.
— Информацию о махинации со снаряжением тридцать первого флота, а также обустройстве баз в районе Мельницы и Тэты 115.
— Но в этих районах нет баз военного флота, — нахмурился Одинцов.
— Вот именно, — с нажимом проговорил Сашка.
Одинцов огляделся.
Разговор велся в комнате, которую Сашка про себя окрестил «допросной» — и, скорее всего, для допросов она и предназначалась. На первый взгляд ничего в ней особенного не было. Самая простая, не угрожающая обстановка: бежевые стены, обычный деревянный стол и пара стульев. Единственное отличие от стандартных помещений где-нибудь в присутственном месте — картины на стенах. Избыточно яркие, с кучей деталей: на одной древний лес с драконами и феями, на другой — деревенская площадь с ярмарочным торгом, вид чуть сверху. И там и тут куча всяких мелких существ, людей, животных, и все в каких-то неправдоподобных цветах, так что даже не сразу поймешь, что именно тут творится.
Сашка знал, что такие картины на флоте принято размещать в местах отдыха персонала, чтобы у людей не замыливался взгляд. Но чтобы в допросных?.. Или это не настоящая допросная, просто из какой-то комнаты отдыха спешно вынесли лишнюю мебель, а про картины забыли? Или это и не картины вовсе, а хитрые магические талисманы? А может быть, расчет на то, что внимание допрашиваемого залипнет на деталях, и он забудет, как собирался врать?
Кое-что насчет этих картин прояснилось тут же: Одинцов щелкнул пальцами, и их вдруг словно затянуло туманом.
— Допустим, теперь нас не подслушает никто, кроме адмирала Евстафьевой, — сказал он спокойно. — Говорите.
— Не так быстро. Вы доверяете адмиралу?
— Избыточный вопрос, но я на него отвечу. Она дорожит своей репутацией, соблюдает договоренности и защищает своих людей. Этого достаточно для доверия.
— А сколько в вас вампирской крови?
Честно говоря, у Одинцова был типично вампирский фенотип. Сашка не удивился бы, если бы тот оказался полукровкой, как сам Белобрысов. А может быть, и чистым вампиром, даром что в Академии про это никто никогда не говорил. Однако Одинцов произнес:
