– Не было ли разговоров о пропаже денег в связи с этим происшествием? – спросил доктор медицины. – Теперь мне кажется, что я действительно припоминаю, что читал об этом деле. Только…
Всемирно известный адвокат кивнул.
– К сожалению, да. На момент своего исчезновения профессор снял двадцать тысяч долларов из денег своей сестры из банка для реинвестирования. Деньги были выданы ему казначейскими банкнотами по тысяче долларов каждая. Некоторые люди были достаточно любезны, чтобы найти в этом факте слабое объяснение его исчезновению. Однако банкноты с серийными номерами тех, что были выданы, никогда не появлялись на рынке, насколько известно.
В этот момент раздался звонок в дверь, и через несколько минут вошли президент университета и два преподавателя. Когда они расселись, адвокат обратился к собравшимся.
– Я так понимаю, что каждый из вас знает, почему я пригласил вас сюда сегодня вечером. – поднял он рукопись. – Я полагаю, что в моих письмах адекватно объяснялось, как этот документ попал в мое распоряжение. Мне остается только сказать, что я отправил ее вместе с образцами почерков профессора Рубенса и Раймонда Бента хирографу Герману Шульцу, и он заявляет, что почерк и подписи в рукописи идентичны почерку представленных образцов.
Президент университета кивнул.
– Я полагаю, что это ясно всем нам. Считается, что рукопись была написана рукой Рэймонда Бента и имеет как его подпись, так и подпись профессора Рубенса. Что же. Мы знакомы со своеобразным способом, которым вы получили её, но пока не осведомлены о её содержании. Если бы вы были любезны прочитать нам это сообщение…
Получив такое указание, адвокат откашлялся и прочитал, вероятно, самый странный документ, когда-либо написанный человеческой рукой:
Документ
Сможет ли какой-нибудь человеческий глаз в эпоху, которую я навсегда оставил позади, прочесть это письмо, я не знаю. Я могу только положиться на Провидение и отправить то, что я написал, в прошлое с горячей молитвой о том, чтобы это попало в руки умных людей и стало известно американской общественности.
Когда я пришел в лабораторию профессора днем 14 октября 1926 года, у меня не было ни малейшего представления об ужасной участи, которая так скоро должна была постигнуть меня. Если бы я это сделал, то, вероятно, в ужасе сбежал бы из этого места. Профессор был так поглощен возней с механизма машины, которая занимала его почти два года, что сначала не заметил моего появления. Я взял книгу, лежавшую открытой на подставке сбоку от него. Это была "Машина времени" Герберта Уэллса. Я улыбнулся абсурдности того, что великий профессор интересуется такой темой. Профессор повернулся и поймал мою улыбку.
– Невозможный вымысел, – заметил я с плохо скрываемой усмешкой, да поможет мне Бог.
– Вымысел, да, – ответил профессор, – но почему невозможный?
– Вы же, конечно, не думаете, что в этом есть что-то возможное? – воскликнул я.
– Да, уверен, что есть.
– Но путешествовать во что-то, что не имеет реальности!
– Что такое реальность? Земля, на которой мы стоим? Море, по которому мы плывем? Воздух, по которому мы летим? Имеют ли они какое-либо существование вне атрибутов, которыми наделяют их наши чувства?
– Но я могу прикоснуться к земле, – запротестовал я. – Я могу чувствовать море, но я не могу прикоснуться ко времени или управлять им.
– Вы также не можете прикасаться к пространству или управлять им, – сухо сказал профессор, – но вы перемещаетесь в нем, и если бы вам пришлось перемещаться в пространстве, скажем, от этого места до мэрии Окленда, вы, вероятно, подсчитали бы, что путешествие заняло у вас пятьдесят минут времени. В этом смысле время имело бы для вас очень реальное значение, и вы бы переместились в нем на пятьдесят минут. Но если я спрошу вас, почему невозможно продвинуться вперед во времени не на пятьдесят минут, а на пятьдесят столетий, вы сочтете меня сумасшедшим. Ваша беда – это беда большинства людей, мой мальчик, отсутствие достаточного воображения, чтобы выбить ваши мозги из привычной колеи.
– Возможно, и так, – ответил я, сердито краснея. – Но, кроме художественной литературы, кто-нибудь когда-либо изобретал машину времени?
– У меня она есть, – ответил профессор.
Он улыбнулся в ответ на мой недоверчивый взгляд.
– Вот эта самая штука, – добавил он, ласково похлопывая механическое творение, – и есть машина времени.
Это был первый раз, когда он поведал мне, над каким изобретением он работает.
– Вы имеете в виду, что она отправится в будущее? – скептически спросил я.
– Если мои расчеты верны, а у меня есть все основания полагать, что это так, то эта машина перенесет нас в будущее.
– Нас! – эхом отозвался я.
Он подошел и со стуком захлопнул дверь.
– У вас есть какие-либо возражения против такого путешествия?
– Совсем нет, – солгал я, думая, что шансы на это были очень малы.
– Это великолепно. Тогда ничто не помешает нам провести пробные испытания машины сегодня днем.
В машине было два кресла со спинками высотой примерно в два фута. Профессор усадил меня в одно из них, а сам занял другое.
– Просто в качестве меры предосторожности, чтобы ты не выпал, – улыбнулся он, пристегивая меня широким кожаным ремнем. Перед собой он развернул секцию, похожую на приборную панель, на которой было расположено множество циферблатов и приборов, похожих на часы. В некоторых отношениях, за исключением часов, панель напоминала поверхность радиоприемника. Какие бы винтики и колесики там ни были, они были спрятаны в корпусе машины, у нас под ногами.
– Это, – сказал профессор, указывая на циферблат, регистрирует годы и столетия, тот, что рядом с ним, – недели, дни и часы, а эта ручка, – он коснулся выступающего рычага, – управляет машиной.
Прежде чем сесть, он поднял сиденье своего кресла и под ним обнаружилось пустое пространство, заполненное инструментами и провизией.
– То же самое и с вашим креслом, – сказал он с довольным видом, – и если вы осмотрите кожаный ремень, который удерживает вас, вы обнаружите, что он также служит кобурой для автоматического кольта и коробкой запасных патронов.
Он поудобнее устроился на своем кресле и взялся за рычаг.
– Ты готов, мой мальчик?
Его поведение было таким деловым, такими самоуверенными, что на мгновение меня охватило сомнение. Что, если бы эта проклятая штука сработает! Затем мой здравый смысл снова взял верх. Конечно, этого не произойдет! Мне уже стало жаль профессора. Когда я кивнул в знак согласия, он нажал на рычаг. Машина затряслась, раздался урчащий звук, но это было все. Я улыбнулся, отчасти с облегчением, отчасти с насмешкой.
– В чем дело? – спросил я, и пока я говорил, вся комната закружилась, как головокружительный волчок, и растворилась во тьме. Рев миллиона водопадов ошеломил меня. Было ужасное ощущение выворачивания наизнанку, ужасный толчок, а затем все закончилось, и я лежал, распростертый и почти лишенный чувств, в груде распадающегося железа и стали. Моя первая мысль была о том, что мы все еще находимся в лаборатории. Машина перевернулась или взорвалась и чуть не убила меня. Вот что получается, когда я слушаюсь профессоров из сумасшедшего дома и испытываю их безумные изобретения! Я вслепую ощупал свою голову и конечности. Мне показалось, что все в порядке, если не считать нескольких царапин и синяков. Я попытался сесть и сделав это, я столкнулся лицом к лицу со стариком со спутанной гривой седых волос и неопрятной бородой. Прошло несколько минут, прежде чем я понял, что смотрю на профессора. Как только я это сделал, я осознал тот факт, что черная борода свисали на мою грудь, а макушка моей головы была лысой, как бильярдный шар. Я огляделся и увидел, что мы лежим на просторе, похожем на прерию. Некоторые деревья росли далеко в стороне, а ближайшая равнина была покрыта низкорослыми кустами и пучками травы. Ничего более отличного от лаборатории трудно было себе представить. Пока я ошеломленно осматривался, еще не осознав ужасную правду, профессор осуждающе кашлянул.
