Челюсть Ланы отвисла. Это была плохая идея, но она не находила убедительных аргументов, чтобы отговорить девчонку так, чтобы она ничего не заподозрила.
— Польская проститутка! Кто бы мог подумать! А он — настоящий латинос! — вздохнула девчонка. Досье сеньоры Стефании покоилось у нее на коленях на завихренной планшетке. Это была единственная вещь, которую они нашли в базах данных, в отличие от информации о ее сыне.
— Бэль, поехали домой? — махнула она девчонке рукой. — Его мать никуда не денется. Если бы было нужно — она бы давно «испарилась». Но та девочка сказала, что разговаривала с нею, а значит, она здесь, в городе.
— Поехали. С отцом я всегда успею поговорить, — сделала обратные выводы подопечная.
Зная ее упрямство, Лана про себя перекрестилась, прочитала молитву Древним и воззвала к силам Священного Круга Жизни. Задачу номер один никто не отменял, придется ехать и импровизировать.
Девчонки смотрели на нее испуганными глазенками, тщательно от охраняемого объекта испуг скрывая. Лана попыталась подбодрить их взглядом, но получилось плохо.
— Изменение маршрута, — произнесла она, активировав пятую линию. — Новая конечная цель — улица Первого космонавта Гагарина…
На душе поднималась волна сродни той, что она испытывала, уходя в очередную пустыню на очередной бой с неравным противником. Где малейшая ошибка стоила жизни. Что ж, поехали!..
Глава 7. Испытание кровью
Апрель 2448, Венера, Альфа
Из полудремы меня вывел звук поднимающегося люка. Открыл глаза. В салон залезала деваха лет двадцати пяти интеллигентной внешности с собранными в хвост волосами в безликой блузке с высоким поднятым воротником, длинных черных брюках и с бордовым форменным галстуком. Она походила на музыканта из какого-нибудь серьезного оркестра или кого-то сходной творческой профессии, чем сразу заинтересовала.
Мысль про оркестр тут же получила подтверждение: как только она села, кто-то снаружи подал ей футляр с музыкальным инструментом, который она аккуратно приняла и положила в конец прохода между нашими сидениями. Затем последовал еще и еще один точно такой же футляр. Что это за инструменты определить я не мог, ибо в классическом инструментарии не разбирался, скажу только, что это нечто между контрабасом и скрипкой. После чего в салон влезли еще две девахи, ее ровесницы, в таких же стандартных блузках с галстуками, но последняя была одета в длинную темно-серую юбку до щиколоток, не вызывающей нареканий в принадлежности владелицы к музыкальной братии.
Все три девочки производили почти идеальное впечатление музыканток: и одежда, и прическа, и грим «под лохушку» были на уровне. Но выдавали их глаза — таких хищным взглядом смотрят только матерые убийцы. Или ангелочки, пусть даже списанные. А так же невидимая не тренированному глазу текучесть движений — они будто плыли, парили, каждое их действие с точки зрения физики было самим совершенством.
«Тройное ускорение, мой друг», — оценил потенциал их раскачки мой бестелесный собеседник. — «Не меньше двух с половиной. А значит, минимум четырехкратный разбег сознания. Не хуже тебя, парниша! М-да-а!»
Я на появление в машине гостий не реагировал продолжал сидеть, пялясь в никуда, будто происходящее меня не касается. Им же я так же был до фонаря кабины истребителя. И это правильно — у меня в предстоящем действе своя роль, у них своя, и каждый должен отвечать только за свой сектор. Для координации же различных винтиков механизма под названием «боевая операция» есть старший офицер, в нашем случае Лока Идальга Катарина, вот пусть у нее голова и болит. Ободренный этой мыслью я прикрыл глаза, вновь проваливаясь в полудрему.
…Катарина. Как я и предполагал, они вернули ее, как только закончилась эпопея с противостоянием — даже не пришлось искать для этой цели встречи с королевой. Она объявилась на следующий день, грозная, румяная и очень довольная. Кажется, пыталась ломаться, набивала себе цену за возвращение, но Мишель тоже не восемнадцатилетняя дурочка, на место ее поставила. Что-то подсказывало, будь Катюша на Плацу во время моей акции, эпизод с гранатой окончился бы совсем иначе — не дала бы она мне разгуляться. Но и без нее сеньоры офицеры прожить смогут, и ясно дали ей это понять.
Еще на следующий день началась промывка мозгов.
Мы разобрали с нею по косточкам каждый шаг, каждый мой жест в теперь уже минувшем противостоянии, без секретов и утаек. Выявили все ошибки и просчеты, как ошибки и просчеты противниц, а так же кукловодов. «Учиться, учиться и еще раз учиться!» — постоянно повторяла она. В работу окунулась с головой, с диким энтузиазмом, подавляя энергетикой — будто прыгнула в воду с вышки.
Но одновременно она дистанцировалась, не вспоминая о былых наших подвигах, в том числе на столе ее кабинета. У меня возникло ощущение, что она пытается начать наше общение заново, с чистого листа и проводит предварительную пристрелку. Я был не против, но ни помогать ей, ни мешать не собирался — главной своей проблемой была она сама.
Взаимоотношения с девочками с момента возвращения из кабинета королевы… Изменились. Меня побаивались, относились с опаской, причем все — и рядовой состав, и офицеры. Но если простые девочки в большинстве смотрели с восторгом, с блеском в глазах, то офицеры и инструкторы сразу давали понять, чтобы я не расслаблялся. Они одобряли мою цель, но не методы.
Санкций со стороны руководства, как я ждал, не последовало. Ну, не считать же серьезной санкцией тридцать ударов кнутом?! В круговерти жизни в подземельях бело-розового здания я перестал считать подобное наказанием. Привык как-то. Но для галочки меня как бы наказали, и теперь я мог со спокойной совестью смотреть на корпус с чистого листа, в какой-то степени начиная все заново.
Это произошло на следующий день. Меня вывели хоть и не в наручниках, но под охраной (оружие как забрали вчера, у всего взвода, так никому и не вернули). Поставили рядом с «сорок четвертыми», с другой стороны от помощницы сеньоры Гарсия, зачитавшей вначале указ королевы о помиловании моих противниц, а затем постановление Совета о признании меня виновным в целом ряде нарушений. Список состоял пунктов из десяти, были там не только стрельба по наказующим и попытка организации террористического акта. Что конкретно — не вслушивался, специалистов выкручивать пункты уставов нужным образом здесь хватает, главное — подтекст. А он был и без этого ясен. Наказание за такое здесь одно — смертная казнь, но поскольку я «не местный», следом шел приказ о замене высшей меры вышвыриванием меня в народное хозяйство без права возвращения и апелляции. Естественно, с целым перечнем подписок и запретов на использование полученных здесь навыков.
