Он схватился за решетку, затряс. Та содрогалась, но было ясно, что ее не открыть без мощного режущего инструмента.
Глаур собрал волю в кулак и сосредоточился. Времени еще предостаточно. Скорее всего, его запер кто-то излишне бдительный, решив, что внизу никого нет и лучше обезопасить машинное отделение от проникновения потенциальных диверсантов.
Стало быть, нужен режущий инструмент. К счастью, здесь, в машинном отделении, такого добра хватает.
Заставляя себя думать логично и не спешить, Глаур спустился по лестнице. Мысленно он уже перебирал инструменты в ремонтной мастерской, решал, какой подойдет лучше.
Глава сорок восьмая
С баз, оборудованных на отвесных стенах выемки, соборная стража пошла на штурм опустившейся в ложемент «Ностальгии по бесконечности». На этот раз монахи подготовились основательно. Были проанализированы разведданные, полученные в предыдущей битве, и штурмовые группы теперь имели некоторое представление о том, что их ожидает. Они знали, что входят в активную враждебную среду, где встретят не только сопротивление ультра, но и куда более опасное противодействие корабля, умеющего давить и разрывать, топить и душить вакуумом. Объяснения страже не требовались, пусть чудесами и диковинами занимаются другие службы. Задача штурмовых групп – должным образом реагировать и преодолевать.
В этот раз монахи несли с собой тяжелые огнеметы и излучатели энергии, мощные пулевые ружья с высокой проникающей способностью и бурильные установки с наконечниками из гипералмаза. Были у солдат и гидравлические домкраты, чтобы не допустить убийственного сближения переборок и перекрытий. Захватили они и баллоны с мгновенно застывающим клеем, чтобы фиксировать форму подвижных структур. Хватало и взрывчатки, и нервно-паралитического газа, и продуктов запрещенных нанотехнологий.
Задача этим людям была поставлена та же, что и в прошлый раз: захватить корабль, причинив ему минимальный ущерб. Но при этом командирам разрешалось действовать с учетом обстановки. И нанесенные кораблю повреждения, даже серьезные, будут не столь опасны, как если бы «Ностальгия по бесконечности» находилась на орбите. Настоятель обещал вернуть ультра их собственность, но, если учесть все, что с ним случилось после первой попытки захвата, с трудом верилось, что «Ностальгия» когда-нибудь поднимется с поверхности Хелы. Вполне возможно, что это уже и кораблем нельзя назвать.
Вторжение соборной стражи произошло быстро. Штурмовые отряды продвигались по кораблю, безжалостно подавляя малейшее сопротивление. Они готовы были брать пленных, но ультра не сдавались.
Что ж, если минимальный ущерб означает гибель всех до единого членов команды, быть по сему.
Корабль стонал вокруг стражников, когда те проламывали, прорезали и прожигали себе путь. Он отвечал на удары и наносил противнику урон, но его действия были бессистемными и потому малоуспешными. По мере того как соборная стража докладывала, что все больше отсеков корабля переходит под их контроль, становилось ясно: корабль умирает. Но настоятеля это нисколько не смущало – ему нужны были только двигатели.
Он знал, что умирает. Есть место для отдыха всего сущего, и он, проживший века, преодолевший световые годы, претерпевший чудовищные трансформации, думал теперь, что завершил свой последний рейс. Он пришел к этому выводу еще до того, как увидел ложемент, наверное, даже раньше, чем распотрошил свое тело, чтобы спасти спящих, которых забрал с Йеллоустона и Арарата. Возможно, он знал об этом еще девять лет назад, когда приступил к торможению на подлете к этой планете чудес и паломников. Когда обитатели араратского океана невежливо нарушили его сон и он понял, что необходимо эвакуировать людей с планеты, в нем поселилась усталость. Подобно Клавэйну, вышагивающему в одиночестве по своему острову, капитан хотел только покоя и избавления от бремени неискупленных грехов. В той бухте он был готов простоять вечно, врастая корнями в историю, ржавея, превращаясь в деталь рельефа, все реже появляясь на борту призраком, погружаясь в окончательный, бездумный сон о полете.
Насильственное продвижение соборных стражников поначалу было не болезненнее булавочных уколов, но постепенно причиняло все больше неприятных ощущений. Он не знал, сколько их, сотня или тысяча. Он не знал, что за оружие против него используют, какие повреждения причиняют. Враги обжигали его нервные окончания и слепили глаза. Там, где они проходили, исчезала боль, пропадали вообще всякие ощущения – и это было хуже всего. Монахи очищали бездушные механизмы машины корабля от его живого присутствия. То, чем он стал, напоминало приятный сон. Теперь этот сон завершался.
Когда он умрет, когда в его внутренностях зачистят все живое, главные функции тем не менее сохранятся. Даже если остановятся без его управляющей мысли двигатели, техники Куэйхи найдут способ их запустить. Они заставят труп служить им, заставят его дергаться, жалко пародируя жизнь. На синхронизацию вращения Хелы и Халдоры уйдут не считаные дни и даже не недели – может понадобиться срок, сравнимый со сроком возведения собора. А когда мертвый корабль выполнит свою задачу, возможно, его сакрализуют, возведут над ним мавзолей.
Стража продвигалась все глубже. Если раньше оставляемые монахами шлейфы бесчувственности совпадали с узкими извилистыми коридорами, то теперь они расширялись, захватывая большие участки анатомии Бреннигена. Такое же ощущение утраты он пережил, когда оставлял на орбите спящих. Но тогда он сам наносил себе повреждения, по собственной воле, и это был необходимый минимум ущерба. Теперь же уничтожалось все подряд, и расползающийся паралич внушал ужас. Совсем скоро – возможно, через несколько часов – эта пустота поглотит все. Он умрет, оставив после себя только автономные процессы.
Но еще есть время что-нибудь предпринять. Капитан уже почти ослеп, но он еще существует – внутри корабля мерцает крошечный шарик разума. Даже будучи стиснут ложементом, капитан получал данные от дронов, которых отправил на орбиту Хелы. Он воспринимал все, что происходило на планете; его разум обрабатывал поступающие с камер импрессионистские фрагменты и воссоздавал целостную картину.
