Он обернулся к ней.
— Его назначило Соцразвитие следить за ходом эксперимента. И вот теперь, — Профессор вытер ладонью внезапно вспотевший лоб, — они его прижали, потребовали результатов, и он им доложил, что испытания прошли успешно!
Мойра покачала головой.
— Они не могли этого сделать, — прохрипела она. — Ведь он солгал. Неужели… они не понимают?
Лаборант усмехнулся:
— Не хотят понять. Продление жизни — это большие деньги. Очень большие, деточка… — Он охнул и уставился на экран, где пониже картинки уже бежала строка «Экстренное сообщение», и сокращенная версия слов девушки-журналиста повторялась на пяти языках.
Профессор запустил пальцы в волосы и, раскачиваясь, начал думать.
— Я не удивлюсь, если Контролер собирается линять отсюда, — наконец повернулся он к жене. — Захватит Троянца и отчалит со своими пацанами. Какое ему дело до нас, до Земли!
Мойра удивленно посмотрела на него.
— Но тогда… их нужно — предупредить? — В тускнеющем свете экрана — батареи уже садились — она оглядела помещение лаборатории: задраенные иллюминаторы, выдранные провода и панели управления, засохшую грязь на полу. Сделала неловкое движение и попыталась приподняться.
— Что стоишь, — просипела она, барахтаясь, полусидя в постели, — помоги… мне! Их надо… предупредить! Надо сооб… щить!
Профессор словно прилип к месту. Наконец он бросился к ней, крепко обхватил за плечи и начал уговаривать вернуться в постель. Женщина мотала головой, сопротивляясь.
— Бе… жим! — схватившись за грудь, Мойра зашлась кашлем, согнувшись пополам. Пыталась еще что-то сказать, но слова вылетали склеившиеся, непонятные. Он держал ее из последних сил. — Пусти ме… ня!
Она обмякла у него в руках. Голова запрокинулась. Лаборант осторожно положил жену на кушетку и накрыл одеялом. Потом решительно пересек лабораторию, взял под мышку еще работающий экранчик и вынес его обратно в подсобку.
Там он закрыл дверь, чтобы не волновать Мойру, и несколько раз с размаху саданул экранчиком о стальной край трансформатора.
* * *
— Я у него на практике была, — сказала Тадефи. Они сидели вокруг лабораторного стола — спать никому не хотелось. Клетку с начавшей беспокоиться крысой снова прикрыли полотенцем. — У Рашида большая клиника в Ливане, в центре Баальбека, он там заведовал лабораторией. В виноградном саду… Баальбек — красивый город, самый древний на Земле… С семьей познакомилась. Жена, дочки… очень милые.
— Значит, они его шантажировали, — задумчиво сказал Живых. — Голову даю на отсечение, что наш Рашид и есть тот юный химик, что когда-то спиратил у них формулу и переделал ее в наркотик. Когда у них работал, — показал он на лежащую на столе фотографию.
Дядя Фима ухмыльнулся:
— Представляю, каково было нашему Рашиду променять лабораторию в виноградном саду на медблок нашего «Голландца»! Видно, крепко они его припекли. Поделом вору и мука, — он оглянулся на вход в блок консервации. И поднял свой невыразительный взгляд на Тадефи. — Так значит, пометки в его записной книжке были по-ливански? Сама-то ты там жила, оказывается? Небось немножко понимаешь?
Та покраснела. Опустила голову:
— Понимаю.
— Такого языка ведь нет, — тихо сказал Живых. — Ливанского.
Она кивнула, пряча от него глаза.
— Опа, — сказала Бой-Баба. — А какой есть?
— Арабский, — еле слышно сказала Тадефи. — Письменный язык — это классический арабский. Его все понимают: ливанцы, марокканцы, все. Кто с образованием, конечно.
— И ты понимаешь? — в голосе Бой-Бабы было уважение.
Тадефи опустила голову еще ниже:
— Да.
Дядя Фима поднялся. Просунул руку в задний карман и вытянул оттуда темно-синюю книжицу с золоченым арабским завитком на задней обложке.
— Вот и славненько, — произнес он. — Значит, не надо мне в сеть выходить и знатоков искать. Ведь черт его знает, что он тут понаписал… может, и не надо посторонним этого знать вовсе.
Вскинув глаза на Тадефи, он резким движением толкнул книжечку через стол к девушке и приказал:
— Читай!
* * *
Тадефи водила пальцем по строчкам, справа налево, и шевелила губами.
— Слова-то знакомые, — объяснила она, — а вот произносятся они по-другому. Ведь в арабской письменности нет гласных букв, поэтому все народы произносят те же самые слова по-разному. На ливанском наречии «солнце» — это «шамс», а мы в Марокко говорим «шимс». А в других арабских странах говорят «шомс» или «шумс».
— Но общий-то смысл понять можно? — не выдержал Живых.
Девушка еле заметно улыбнулась ему и кивнула.
Затем Тадефи принялась переводить вслух, переворачивая тонкие страницы с золотым обрезом. Каракули были отрывочными — краткие записи для памяти. Многие из них были перечеркнуты в знак того, что запланированное дело выполнено или отменено. Да и дел своих Рашид не описывал: время и место встречи, название кофейни или ресторана, изредка географические координаты — больше он ничего не упоминал. Иногда краткая характеристика того или иного человека, чаще всего порочащая: подготовка к шантажу.
— Дат здесь нет, — сказала Тадефи, оглядывая страницы.
— Конечно нет, — подтвердил дядя Фима. — И имен, если заметили, тоже. Он не дурак, твой Рашид. Потому и дожил до таких лет. В наркобизнесе это редкость, они к тридцати годам либо завязывают, либо садятся на пожизненное, либо начинают пробовать товар на себе — а это, братцы, самый худший конец для наркодилера.
— А координаты при чем? — спросил Живых.
Дядя Фима взял книжечку у Тадефи из рук и отставил ее подальше от глаз, прищурившись:
— То же самое. Если проверить, я уверен, что это координаты пустынных пляжей на средиземноморском побережье. Испания, насколько я помню земную географию, — он отдал книжицу Тадефи и благодарно кивнул. — Координаты мест, куда он присылал или ему присылали, моторные лодки с товаром.
Тадефи рассеянно кивнула. Она внимательно проглядывала последние страницы.
— Вот тут что-то интересное, — сказала она. — Видно, совсем недавняя запись. После нее больше ничего нет. Я вам переведу.
Запинаясь, она принялась читать вслух:
— «С первого идиота взять нечего. Космонавты бедны, как крысы. Прощупать второго. Этому есть, что терять. Надо будет с ним поговорить. Припугнуть, что я свой человек у его начальства. Сказать, что оно поверит мне, а не ему…»
Тадефи наморщила лоб, вчитываясь:
— «Проклятье! Опять этот диабетик. Нужно быть осторожным. На корабле не так много мест, где можно поговорить спокойно». Все, — она пролистала книжечку и положила ее на стол. — Дальше ничего нет.
