— Я не о том. Стас, он был счастлив?
Наступила пауза. Стас пожал плечами:
— Он был известным… великим художником.
— В двадцатом веке были известные художники Илья Глазунов…
— Я же о великих.
— И Марк Шагал.
Маэстро задумчиво смотрел на меня.
— Сергей, он стал великим художником. Тут уже не подходят обычные понятия счастья.
— Понятно.
— Возьмите в библиотеке кассету с его работами. Там есть и несколько биографий, весьма любопытных.
— Спасибо. Я и не подумал. Я возьму кассету с картинами — этого хватит. Маэстро, а он рисовал… космос?
Ловким движением Стас извлек из кармана пиджака нечто вроде яркой цветной открытки. Многослойное изображение? Нет, похоже, просто открытка, даже сделана из картона…
— Одна из немногих картин, где есть что-то космическое. Возможно, вам она скажет больше, чем мне.
Я не знаток живописи, но это был очень странный стиль. Если соединение сотен ярких, чистых тонов в одно цельное и гармоничное изображение и есть цветазм — то Данька придумал забавный стиль. Яркий и праздничный, как новогодняя игрушка. Тревожный и печальный, как ночное небо сквозь ветви дремучего леса.
А на картине был берег озера, освещенный странным разноцветным сиянием плывущих в небе лун — синих, оранжевых, красных, зеленых… Я не стал их считать — меня не интересовало, ошибся ли Данька. Потому что на песчаном берегу озера в разноцветном полумраке сидел, прижимая к коленкам похожее на собаку животное, прекрасно знакомый мне мальчишка. С мокрыми после купания волосами, запрокинутой к небу головой. Рядом с ним лежал на тонкой темно-бордовой, даже на взгляд теплой подстилке, молодой, атлетически сложенный парень.
Меня Данька приукрасил… кажется.
А все остальное было точным.
Здорово он ухитрился взглянуть на нас со стороны…
Я повертел открытку. И вдруг заметил, что за ажурным силуэтом леса встает призрачная серая тень. Огромный шар, не то накатывающийся, не то отступающий от лесного озера.
Великие Сеятели…
Девяносто пять процентов памяти о «каникулах в космосе» было уничтожено. Остальное должно было превратиться в мешанину похожих на сон видений, непонятных фраз, забытых переживаний…
Но что-то осталось.
Я вспомнил, как осторожно прислонил Даньку — вялого, заторможенного, погруженного в надежный наркотический сон, к стене подъезда, у двери его собственной квартиры. Ланс и Эрнадо с парализаторами застыли на лестничных пролетах. Я долго смотрел на Даньку — ни малейшего следа страшной раны. Медицинский блок «Гонца» постарался на славу. Но и ему не подвластна память…
— Может, так оно и лучше, а? — негромко спросил я. — Меньше переживаний и тоски. Травматическая амнезия. Родителям на радостях будет не до того. Главное — ты дома.
Я достал из кармана алмаз — «сдачу» с гиперперехода принцессы. Ехидно улыбнулся — если это неизбежность, то приятная. И опустил его Даньке в карманчик модной, купленной в магазине «Элита» в центре города рубашки. Виновато объяснил:
— На память… Трофея, увы, не могу…
Хотел потрепать Даньку по щеке — и остановил руку. Уже не стоит.
— Пока, Данька. На озере было здорово, правда?
Его глаза смотрели сонно и бездумно. Я надавил на кнопку звонка и метнулся вниз по лестнице. Вслед за мной бесшумной и едва видимой тенью — Эрнадо. На первом этаже он остановился, бросил короткий взгляд на экранчик видеодатчика — незаметной пылинки на Данькиной рубашке.
— Порядок. Мать ревет и колотит его по щеке… чтобы очнулся. Вроде, помогает.
Помогает…
Я оборвал поток воспоминаний — и вовремя. Комната для принятия решений растаяла, превратившись в грязную площадку земного подъезда. У смятых, искривленных пинками перил стоял Маэстро, крепко цепляясь за покрытый облупившейся краской поручень.
— С вашей ментальной силой трудно бороться, — прошептал он. — Смена интерьера в комнате даже не планировалась технически… Вы воздействовали на управляющие контуры Храма напрямую…
— Извините, — глухо сказал я. — Сейчас переделаю. Скажите, я могу взять эту открытку?
— Это фантом. Но можно заказать материальную копию… Вам что-то напомнила эта картина? Наша семейная реликвия, между прочим…
— Ваша?
— Даниил мой прямой предок, — с легкой гордостью сказал Стас.
Я даже не удивился. Просто кивнул.
— Напомнила. Пару старых и всем известных истин.
Мир вокруг начал таять — меня ждал ангар с боевым кораблем «Корсар», жена и друзья, лишившийся друга «котопес» и будущее, не скованное неизбежностью.
— Каких! — Возглас Маэстро на секунду остановил смену декораций. — Каких истин?
Я не ответил. Зачем? Память сильнее ножа, а дружба побеждает смерть. Эти слова станут фальшивыми и смешными, если их произнести вслух.
— У тебя были отличные каникулы, Данька! — выкрикнул я, пока транспортные механизмы Храма несли меня сквозь стены. Влажное, сырое касание силовых полей… — У тебя будет теперь вся Земля. Планета, которая есть!
Планета, которая будет.
г. Алма-Ата, Ноябрь 1991 — март 1992 гг.
