до реки оставалось совсем не много. на ночь расположились на небольшой полянке, окруженной высоким лесом. В лесу ночевать опасно и не только из-за пауков, но и диких животных, обитающих там в большом количестве. На открытой местности бояться их нечего. Самое интересное, что вовремя сна и отдыха никто друг друга не трогает.
Пазикуу объяснил это так:
«Тигич не в моей области, но я знаю, что это как-то связано с эволюцией не только человека, но и всего живого. На Земле хищники и травоядные иногда живут вместе так же мирно. Но если там причиной такого сожительства являются размеры (например, лев и слон), то на Тигиче другое. Здесь роти (волк) никогда не тронет человека, потому что человек для него нечто высшее, вселяющее почтение, но не страх. Как будто они поменялись местами. Это может показаться невероятным, но за многие миллионы лет, что они живут бок о бок, у них сложились особенные отношения. Загадка только в том — почему ночью и на открытой местности?»
Ну, то что Тигич это большой зоопарк я не сомневался. Хорошо было б, если б они еще Гога усмирили и этих безобразных червей, из-за которых чуть не отправился на тот свет. В остальном, в принципе, меня все устраивало не считая усталости и последствий купания. Я стал даже смотреть на природу другими глазами после подслушанного мною разговора детей. Правда я не совсем уверен, что слова, которые мне переводили принадлежали им, тем более это происходило в полной темноте, поскольку огонь у тигичан является таким же живым как вода и ветер, и они никогда не пытались его приручить. Пришлось здорово напрячь мозги и память, чтобы понять кому принадлежат те или иные выражения, заглушаемые старательно русской речью льуанцев.
Позже я сдался, предавшись наслаждению голосом моей невидимой красавицы. Она переводила всех женщин, включая моих девочек.
— А вы видели, как стоят деревья у берега реки? Они наклонились к ней, чтобы укрыть от дождя, чтобы капельки с неба не ударяли больно, а скатывались с листьев и мягко приземлялись на воду.
— Да, у нас на реке не такие деревья.
— Еще мне хочется, чтобы солнца выходили почаще. Когда они выходят, хочется раствориться в их лучах, чтобы так же блестеть, как блестел лес. Помните сегодня?
— Они не показывались с тех пор, как мы ушли из дома. И не надо — душно.
— Не душно! Это земля приветствует их. Они делятся друг с другом теплом. А между ними.
— Туман поднимается тогда, превращается в облака.
— А может не туман, дыхание земли?
— Да, перевела дыхание.
— Что б снова задремать.
— Смотрите, небо показалось и маленькие солнышки!
— А я…
— Они тоже спят ночью, как и мы. Днем они большие, но их не видно из-за туч. Зато, когда они раздвигаются, солнышки тут как тут!
— А если бы туч не было вовсе?
— Тогда б мы все ослепли и сгорели.
— У-у!
— А я…
— Днем тучи нас защищают, а ночью расплетаясь отдыхают.
— Они иногда плакают.
— Это их солнышки щиплют.
— А мне…
— Ветер здесь по-другому пахнет. Наверное, тут лес гуще. Когда он через него пробирается, то пачкается и о нас вытираются, совсем как у нашей мамы волосы после купания. Он такой легкий, аж задыхаешься и не можешь надышаться.
— И из глаз даже слезки не текут.
— У меня текли.
— Это потому что ты не ходишь, а вокруг нас носишься, вот он и играет с тобой.
— А у меня…
— Я видела дерево. Сита сказал, что оно называется Релео. У него ветки похожи на крылья сизвы (птица), когда она парит над землей, а листья как у ягодки питяни — маленькие (что-то вроде земляники). Выглядит почти голым, будто в нашу фафи одета.
— И я видел…
— Корни наружу выглядывают, словно стоит на лапах. Когда оно качается, лапы дрожат как от холода…
Тупа так и не смог вставить слово. О чем он хотел рассказать до сих пор не представляю. Но он и не думал обижаться. По его возбужденному тону все и так догадались о чувствах. Переживаемых им, в том числе и я.
На протяжении всего путешествия его то и дело приходилось искать или вызволять из всяких ситуаций, подчас курьезных. Он был настолько неуемным, что я только диву давался как его терпели. Моя б воля давно б надавал ему по мягкому месту. К счастью до этого не дошло. У тигичан не принято наказывать детей, какими бы неприятными поступки их не были.
Я использовал слово «неприятный», потому что слов «хорошо» или «плохо» там нет. Иногда, конечно, у Пазикуу и других переводчиков проскальзывали эти слова, но, думаю, потому что они не успевали подобрать нужные, хотя с их интеллектом это странно. Поэтому я порой не мог разобраться что к чему.
Например, в случае с Лалой и Синой.
Сина второй ребенок и самый старший среди девочек. В свои четырнадцать лет она почти не отличается от братьев и сестер в умственном развитии. Но этого «почти» ей хватает, чтобы учить младших уму разуму. Только делает она это совсем не так, как принято у нас на Земле.
Как-то Лала (младше ее лишь Тупа и Сота) взвалила некоторые свои вещи на своего маленького братца, который и без того еле поспевал за всеми, когда мы шли без остановок. Из своих вещей он нес только воду и несколько глиняных фигурок, которые сам и слепил. Но и этого ему вполне хватало, чтобы изрядно вспотеть. У меня защемило сердце, увидев картину, где маленький Тупа с трудом перебирает ногами и сгибается под тяжестью груза. Он буквально шатался по сторонам, но толи ранняя гордость, толи воспитание не давали ему воспротивиться. Единственно, жалобные глазки, на секунду задержавшись на фигуре убегающей сестры, выразили недоумение по поводу нежданной ноши.
Произошло это у всех на виду, но никто не бросился помочь мальчику. Я, уж было, хотел сделать это, как услышал разговор двух сестер и остановился на пол пути к Тупе. Шел сзади него, чтобы в случае чего хотя бы подстраховать.
Догнав Лалу, Сина пошла с ней, взявшись за руку.
— Лала, дай мне свой мешок, — попросила она.
— Зачем?
— Помочь.
— Мне не тяжело.
— Ну и что? Я хочу позаботиться о своей младшей сестренке.
— Ладно, — согласилась та.
Лала отдала мешок с водой и побежала вперед.
До этого она шла вместе со всеми. Теперь же, освободившись от груза, ноги несли ее, как молодую газель.
Не знаю, может это мистика, может что-то другое,
