Потому-то Альянс постоянно заинтересован и перепуган.
А случилось бы это, когда бы сеансы переговоров приходилось вести самому? Не случилось бы, нет. Ибо Флорес брезглив и ленив. Он не стал бы, как Рабен, торговаться с тупыми шестёрками. Он послал бы шестёрок по их галактическим адресам, только в скорченных позах и в извращённых формах. А результат? Никаких отношений Альянса с планетой. Артефакты с рудой остаются на Эр-Мангали, подлый Альянс в досаде кусает себя за щупальца. А колония? А колония не выживает.
Кто сумеет питаться артефактами и рудой?
Даже дерево не сумеет. Даже крепкое дерево. Такое, как Флорес.
А итог размышлений? Всё тот же. Рабена надо беречь. Не давать идиоту себя же похоронить в слишком сложно задуманных глупых интригах.
И раз так, то пора перестать равнодушно смотреть на творящийся хаос. На охрипших в истошном крике суетящихся дураков — Годвина, Рабена, Флетчера. На подставившегося Мак-Кру, избитого там, внизу, на огнемётчика, что собирался терпеть, но полез в бутылку — и теперь обездвижен, с браслетами на запястьях. Наконец, на юнца, приносимого Рабеном в жертву… Как беднягу завут? Ах, он, кажется, «безымянный»… Странный мир. Непонятная суета. Но надо-таки вмешаться.
— Всем молчать! — негромко, но членораздельно произнёс Флорес.
И всё моментально смолкло.
2
В тишине, распространившейся на доступную часть Северо-западного ствола Ближней шахты, каждый мог осознать неуместность и суетливость своего поведения. Каждый мог, но не каждый её осознал.
— Разрешите продолжить, — откашлявшись, обратился к Флоресу Годвин. Типа, улаживая несущественную формальность.
— Не разрешу, — отмахнулся Флорес.
Следователь аж изумился. Ну и дурак. Если сам не сумел удержать ситуацию, кто же станет тебе помогать — начальник колонии?
— Вы прикажете прекратить наше дознание?
— Нет, — сказал Флорес. — Не прикажу прекращать.
— А, ну так как же…
— Да я сам его проведу! Чтобы не было больше дурацких инсинуаций, — объявил Флорес. — Я уверен, что у меня выйдет гораздо лучше!
Да уж, лучше бывает всё сделать тебе самому, чем ожидать, что хоть кто-то другой сделает всё, как надо; не доведёт твоего настроения до провала к стыду и скуке, а тебя до желания всё прекратить или снова вмешаться.
Годвин в первую пару секунд даже не знал, что сказать, но на него громогласно зашипел его личный куратор Флетчер:
— Благодари, дебил!
И тогда только Годвин расплылся в улыбке, полной глубокой признательности:
— Благодарю вас от имени всей нашей следственной группы. Верите ли — и ожидать не мечтали…
Флорес простым, но довольно красноречивым знаком приказал остолопу заткнуться. Ну и взялся за дело, чтобы явить образец.
— Для начала имею вопрос к эксперту по артефактам… — Отследил, что при этих словах встрепенулось трое: великий магистр Бек по левую руку, также профессор Шлик, угнездившийся чуть подалее, а ещё — там, внизу, «безымянный» подозреваемый. Все эксперты? Ну да…
Флорес выбрал самого именитого:
— Расскажи-ка мне ты, магистр, как понять заявление свидетеля Перейры, прозвучввшее перед дракой. Он сказал, что вокруг меня собрались шакалы — в переносном, наверное, смысле. Но ещё он напомнил о том, что говорит в присутствии Призмы Правдивости. Ну так как мне всё это теперь понимать? Я так понял, что Призма согласна, что вы шакалы?
Бек ответил с улыбкой:
— Нет, всё не так критично. Призма устроена так, что не может о мире всё знать. Кто шакал, а кто нет, ей неведомо, это уж точно. А что делает Призма, так только одно: просто мешает врать.
— То есть, охранник Перейра всё-таки не соврал? То есть, ему можно верить, и всё-таки вы — шакалы?
— Верить-то можно, — не стал отрицать магистр, — но с «шакалами» всё же — немного сложнее. Призма для нас подтвердила тот факт, что свидетель Перейра полностью верил в сказанное. Но из того, что свидетель так верит себе, всё же не следует, что и нам ему нужно верить. Может быть, он неумён, или искренне заблуждается…
— Ладно, — прервал его Флорес, — экспертное мнение выслушано. Будем пока что надеяться, что охранник Перейра глуп. До тех пор, как слова его не подтвердятся… Что там было ещё, из чего разгорелся сыр бор? — Вот на этот-то раз Флорес ткнул пальцем в Годвина. — Что-то насчёт статистики, да?
Следователь закивал с больщой частотой и с немаленькой амплитудой:
— Точно так! Дело, смею заметить, в том, что Перейра сейчас утверждал, будто факт появления зомби на подходе к посёлку Новый Бабилон регистрировался еженедельно. Но документы о данных фактах, которыми располагает следствие, говорят нам о том, что никакой равномерной еженедельности не наблюдается. Наоборот, по специальным подсчётам нашего секретаря Ортеги, за последние пару лет факты подхода зомби из-за Глиняных скал учащаются со статистической достоверностью…
— Кажется, понял! — сообщил ему Флорес. — Ладно, раз дело о важных касаемых дела фактах, думаю, надо удовлетворить просьбу свидетеля. Он говорил, не отстраняясь от Призмы, что зомбяки появлялись на каждой неделе — где-то в неделю раз. Также им сказано, что статистика ваша лжёт. Чтобы проверить, лжёт или нет статистика, надо теперь пригласить пообщаться с Призмой и тебя, уважаемый следователь. Думаю, это и будет как раз справедливо.
Ну а далее Флорес с большим интересом заметил то, как следователь недвусмысленно побледнел. И не только ведь он. Заодно и Ортега, и Флетчер, и Рабен. Интересно, бледнел ли Мак-Кру — там, куда он удалился подремонтировать нос.
— Всю статистику следственной группы ведёт Ортега, — выдавил Годвин, на силу продравшись через свой же удушливый кашель. — Значит, Ортеге и надо спускаться к Призме. Луис, ты слышал? Иди!
— Слушаюсь, — пролепетал Ортега.
И, заметно боясь оступиться, стал печально сползать по единственной лесенке с галереи на самое дно Северо-западного ствола.
— Поторопись! — вяло крикнул вслед ему Годвин.
Поведенье обоих говорило о том, насколько слаба их вера в благосклонность Призмы Правдивости к их хвалёной статистике.
3
…И кому-кому, а уж Ортеге прикосновение Призмы уверенности не добавило. Говорить о статистике он начинал с самокритики:
— Я, конечно, в следственной группе человек во многом случайный. Годвину и Мак-Кру нужен был секретарь, так они пригласили меня. Им удобно, что я всё считаю, а они отчитываются. Только должен признаться, и сам я никак не пойму, как это всё нужно правильно посчитать… Не серчайте, коль что вдруг не так; если что, я старался…
— Хватит паясничать! — оборвал его Флорес. — От тебя я потребовал что? — Вообще-то, от Годвина, но не суть. — Я потребовал, чтобы ты в присутствии Призмы подтвердил правдивость этой твоей статистики!
— Не могу… — прохрипел Ортега.
— Что такое?
— Не могу подтвердить…
Подозреваемый пояснил:
— Призма ему мешает!
4
Только тут Флорес понял, что принятая им на себя роль — это вовсе не глупо запоротая деловая роль следователя Годвина, это, скорей, роль божественного арбитра, что беспристрастно стоит над земной суетливой схваткой. А уж Годвин-то, дело понятное, над схваткою не стоял. Он мухлевал, отчего его роль и запорота.
— Стало быть, — Флорес вынес вердикт, — испытание Призмой явило нам верность факта о частоте появления зомбяков, изложенного в показаниях свидетеля из охраны, и неверность приведенных следственной группой статистических данных. Что ты скажешь на это, следователь Годвин?
— Подтверждаю, — мучительно просипел не к добру опрошенный.
— Впрочем, что нам даёт этот факт? — задумался Флорес. — Есть идеи, эксперт?
Но великий магистр Бек только пожал плечами. Не сумел предложить ничего позитивного. Почему? Может быть, и ему, как и Годвину, неохота встречаться с Призмой?
