Синтез (СИ) - "Токацин"

— Мне нравится реактор, — отозвался Гедимин. — И у нас будет время на всяческие опыты. А я бы сначала подумал о защите. Майкл всё время твердил о технике безопасности, а сам… В общем, глупо будет пропасть так же, как он.

— С защитой всё не так плохо, как кажется, — неожиданно улыбнулся Хольгер. — Когда с меня снимут подписку, я кое-что смогу показать. Дашь мне на вечер свои записи? Есть одна мысль…

Когда Гедимин открыл для него дверь, его смарт испустил короткий гудок — какое-то сообщение из внешнего мира нашло брешь в свинцовых стенах. Хольгер покосился на свою рацию, не издавшую ни звука, и усмехнулся.

— Новости из Лос-Аламоса? Будет странным совпадением, если ты и там прочитаешь о проколах. Особенно о макропроколах.

— Это навряд ли, — буркнул Гедимин, закрывая за химиком массивный люк. Излучатели валялись где-то в окрестностях Альбукерке, их исследовала местная фауна или — в худшем случае — любознательные «макаки» из какого-нибудь скаутского отряда. Или, возможно, на полигонах Лос-Аламоса уже выстраивались боевые излучатели, и армия давно поставила их на вооружение, — но тогда Гедимину тем более никто ничего не рассказал бы…

«Интересные новости, коллега Гедимин,» — письмо было от Конара, и он, как обычно, быстро перешёл к делу. «Но немного не те, которых вы ждёте. Периметр пока непроницаем, как изнутри, так и снаружи, а запускать корабль по ветру я не возьмусь — слишком большой риск. Юноша Харольд, наш общий знакомый, уже провёл три недели в ангаре, выходя наружу только за едой и по нужде, и напоследок поклялся своим флиппером, что «этот хлам» никогда не взлетит. Не то чтобы мне нужен был его флиппер, или я очень хотел поставить его на место, но — мне кажется, это вносит некоторый элемент азарта в работу, не так ли?»

Гедимин хмыкнул. «Для криворукой макаки всё — хлам. А флиппер пригодится — не Герберту, так мне.»

«Итак, о новостях: в этот раз они с Севера. Вы, разумеется, слышали о Михале Йонице — одного его хватило бы, чтобы прославить всех химиков Северного Союза. Но он там не один. О Маргарите Кудашевой я, признаться, до этого не слышал — и дело тут, разумеется, только в нелепой завесе цензуры между нашими странами. Её специализация далека от вашей, но вы, конечно, знаете о явлении сверхпроводимости и о разработках высокотемпературных сверхпроводников (возможно, коллега Хольгер приложил к ним руку). То, что сделали в этот раз на Севере, — настоящий прорыв. Я говорю о веществе, пока что известном как SC-418. Четыреста восемнадцать по Кельвину — температура, при которой оно теряет свойство сверхпроводимости. Выше не прыгнул ещё никто — можете спросить у коллеги. Я прислал вам заметку, которую передали мне, — читайте, и вы быстро поймёте, почему я так взволнован.»

Сармат удивлённо мигнул и перечитал абзац. «Сверхпроводники? Он адресатом не ошибся? Это, определённо, к Хольгеру…»

Он хотел вызвать химика, но быстро вспомнил, что Герберт, желающий что-то написать для Хольгера, обычно так и делал. «Значит, это мне. Ну ладно…»

Картинка — снимок снимка, возможно, с экрана смарта — была скверной, размытой, некоторые слова расплывались сильнее других — видимо, остались «шрамы» от цензуры, но того, что Гедимин смог прочитать, ему хватило, чтобы сердце сделало на один удар больше. «Вот как,» — он внимательно перечитал заметку. «Мы с Хольгером только предполагали, а у северян уже получилось. Теперь они знают, как снимать энергию с ирренциевого реактора. Этот сверхпроводник возбуждается под омикрон-излучением…»

Это было практически всё, что удалось извлечь из короткой северянской статьи; как она просочилась из Усть-Илимского Института в Лос-Аламос, Гедимин даже предполагать не хотел. «Маргарита Кудашева,» — повторил про себя Гедимин. «Ещё один учёный, с которым не выйти на связь. Интересно, что там за вещество…»

В заметке упоминался купрат таллия; Гедимин с этим веществом не работал, но догадывался, что само по себе от омикрон-излучения оно может только заразиться. «Возбуждение в переменном омикрон-поле…» — сармат задумчиво посмотрел на излучатель. «Сивертсенит. Там определённо использовали сивертсенит. Ещё одно нарушение австралийского патента…» — он злорадно усмехнулся. С тех пор, как ему стёрли память, прошло много лет, но забывать он не собирался.

Он подошёл к устройству громкой связи.

— Хольгер, зайди. Интересные новости из Усть-Илимска.

…Последний месяц Гедимин возвращался с тренировок в одиночку; Линкен заходил в зал на пару секунд — одобрительно кивнуть и изобразить приветственный жест времён Саргона. «Салют Саргона» — с тех пор, как люди окончательно ушли из Ураниума — изображал при случае каждый второй сармат, включая филков; сам Гедимин этого никогда не делал и на жесты Линкена отвечал сдержанным кивком. «Дался им этот Саргон…» — думал он с досадой, встречая в коридоре очередной отряд малорослых сарматов. Отчего-то именно филки восхищались погибшим правителем наиболее громко, и Гедимину оставалось только сердито щуриться и отходить в сторону.

Тренировка прошла как обычно — с таймером и счётчиком попаданий. Заметных успехов сармат не делал — счётчик уже вторую неделю показывал девяносто восемь процентов, изредка — девяносто семь. «Ну да, неплохо,» — неохотно соглашался Линкен. «Но ты ещё очень медленный. Это опасно.»

Сармат забрался под тёплый душ и услышал снаружи шаги. Ещё несколько «солдат» вошли в душевую. Это были сарматы-марсиане, кто-то из работающих в «длинную смену» — те, кто работал в одну из трёх «коротких смен», либо уже ушли с базы, либо ещё тренировались.

— Осмысленность всего этого, конечно, под вопросом… — один из марсиан продолжил было разговор, начатый ещё за дверью, но увидел постороннего и осёкся. — Гедимин Кет? Учёные тоже готовятся к обороне?

Ремонтник, удивлённо мигнув, вытер воду с лица.

— Домициан? Тебе-то что здесь делать?!

Марсианин хмыкнул.

— Все вопросы к Арбогасту. Теперь нам, генетикам, тоже не дают сидеть спокойно в нерабочее время… М-да, а шрамов у тебя всё больше. Опасное дело — ядерная физика…

— Они у меня давно, просто ты их не видел, — буркнул сармат. — Ты где сейчас? В том же клонарии?

— Да, всё там же, — кивнул Домициан. — Официальный генетик Ураниум-Сити. Всегда под прицелом камер.

Он усмехнулся. Гедимин ответил на его усмешку и задумчиво сощурился.

— В декабре Хольгер собирался принести тебе живых крыс. Как идёт работа?

— А! Так ты в курсе? — удивился генетик. — Крысы и сигма-лучи? Ну, до серьёзной работы там, конечно, далеко. Десять крыс, не считая контроля, — это не выборка, а смех. Но вообще… кое-что уже видно. Сейчас у меня третье поколение, и… всё-таки восприимчивость к сигме передаётся по наследству.

— Расскажи, — попросил Гедимин, стараясь не мигать слишком часто. «Крысы чувствуют сигму?! Разве это не относится только к разумным? Штибер, помнится, жаловался…»

— Да там всё просто. Примитивнейший опыт, — сказал Домициан, и двое марсиан из его компании согласно кивнули. — Крысы двенадцать часов проводят под сигма-излучением, а двенадцать — без него. Контроль не облучается.

— В Лос-Аламосе крысы не реагировали на сигму, — сказал Гедимин. — Она на них тоже.

— Да-да, меня предупредили, — нетерпеливо отмахнулся марсианин. — С первым поколением так и есть. А вот второе кое-что выдало. Из тридцати крысят хотя бы один выдаёт отчётливую реакцию — избегает излучателя. В третьем таких уже один на каждые двадцать, и семьдесят процентов — потомки тех, у кого реакция была. Только не спрашивай, где у крыс рецепторы под сигма-лучи. Воздействие, кажется, идёт напрямую на мозг, а для подробного изучения у нас не хватает оборудования. Мне бы хорошую лабораторию и лет пять на эксперименты…

Он мечтательно вздохнул.

— Вы там что, вывели разумных крыс? — Гедимин сузил глаза. — Что у реагирующих с интеллектом? Проверяли?

Сарматы переглянулись.

— Крысы как крысы, — отмахнулся один из медиков. — Вы, не работающие с фауной, считаете всех животных безмозглыми. Все крысы — умные животные. Эти не исключение.