Едва померкнет отсвет дня…
Да, уже вечер. Намек?
Голоса, полет, один за всех…
Не может ли это означать?..
Всю ночь Эд не сомкнул глаз, ожидая… Сам не зная чего. Голосов, полета, штурма… Ничего необычного, впрочем, так и не произошло, а утром, как по расписанию, явился сэр Донован и возобновились допросы. Про письмо, впрочем, бородач не спрашивал. Зато настойчиво интересовался, болел ли Эд карской лихорадкой и бывал ли в Королевском уделе. Именно так, в смысловой связке одного с другим. Юноша терпеливо отвечал, что лихорадкой, разумеется, болел – в раннем детстве и подробностей не помнит, но, как рассказывал дядя, в легкой форме, как и все местные. В Королевском уделе бывать не довелось, хотя посетить Столицу мечтает.
– Что ж, не все мечты сбываются, – угрюмо бросил сэр Донован.
После скудной трапезы – есть ему давали раз в день, перед сном – Эд вновь бился над письмом, силясь проникнуть сквозь нелепые строчки в его потаенный смысл. Ну ясно же, что речь тут должна идти о побеге! Может быть, как раз этой ночью спасение придет? Или, может, это он, Эд, должен сделать что-то для этого? Но что? Ладонь эфес найдет… Кортик – вот он, но что с него толку? Штандарт взметнется… Нет у него никакого штандарта, сделать его не из чего и взметнуть некуда! Голоса… Подать голос? Когда? И как? Уже не зная, что думать, Эд попробовал петь вслух – чем не голоса? Сперва негромко, а затем, осмелев, во весь голос. Помощь, однако, не пришла. Зато явился заспанный стражник, заявивший, что если сэр рыцарь немедленно не заткнется, то он, со всем подобающим почтением, насадит его голову на алебарду и скажет начальству, что так все и было. Юноша обругал наглеца, вспомнив самые изысканные выражения родной карской фермы, чем, похоже, произвел на гвардейца определенное впечатление, но продолжить свои вокальные упражнения не рискнул.
День сменялся днем – их череду было удобно отслеживать по визитам сэра Донована, – и Эд даже стал понемногу привыкать к своему новому положению. Мысли о побеге, то ли готовящемся Алексой, то ли бывшем всего лишь плодом его собственной фантазии, постепенно отступили на второй план, и место их заняли другие: как вообще вышло, что все случилось так, как оно случилось? И чем больше он погружался в воспоминания, тем больше там обнаруживалось разного рода намеков и странностей. И нередко напрямую связанных с его верным оруженосцем. Что, к примеру, имела в виду Алекса, когда заявила, что Эду следует ее опасаться? Просто неудачная шутка? А это ее странное предостережение, чтобы он был осторожен на ристалище? Или сама поездка в музей: очень уж вовремя образовался тот грозовой фронт, помешавший им вернуться в лагерь. Что, прогноз погоды заранее нельзя было посмотреть? А ведь именно той ночью его искал в лагере барон Андрей. А странное происшествие с «седлом» сэра Дмитрия? А с его собственным «седлом»?!
С другой стороны, взломать печать Алекса, конечно же, никак бы не смогла. Да и возможности такой не имела – они все время были вместе. Насчет «седла» сэра Дмитрия и вовсе нелепо ее в чем-то подозревать, к тому же техники герцога не обнаружили ничего подозрительного. Странные слова на постоялом дворе? Обычный девчоночий нервяк, к тому же на фоне пары кружек эля. Да и, если вдуматься, опасалась она не за графа Штерна, а за него, Эда! Может, правда предчувствовала что-то, говорят, такое бывает. Сэр Тристан вон тоже что-то говорил про свою интуицию. И не ошибся, кстати: поединок действительно завершился совсем не так, как все ожидали. Другое дело, что заработать на этом Северному Ветру вряд ли удалось…
В общем, как бы там ни было, ясно, что не Алекса виновата в его нынешнем печальном положении. Не Алекса. Ну а что уж там послужило причиной гибели блистательного графа – несчастный случай или коварный заговор – это пусть теперь сэр Донован разбирается, ему за это герцог жалование платит. А мы поможем, чем можем. Вот только можем мы, увы, мало…
* * *
– Сэр Эдуард, – если бы старик-судья не повернул седую голову в его сторону, Эд, пожалуй, ни за что бы не разобрал адресованных ему слов, по крайней мере, о смысле предыдущих реплик Его Сиятельства, обращенных в зал или к сэру Доновану, выступающему своего рода докладчиком, юноше до сих пор приходилось лишь догадываться. – Вы по-прежнему не признаете за собой вину в убийстве сэра Станислава, графа Штерна? Прошу отвечать «да» или «нет».
– Нет, Ваше Сиятельство, не признаю, – еще накануне бородач-распорядитель предостерег его от любых попыток растечься мысью по древу в случаях, когда судье требуется четкий и однозначный ответ. Впрочем, тут и так добавить было нечего.
– И у вас по-прежнему нет внятного объяснения, как и почему вы произвели боевой выстрел вместо турнирного?
– Нет, Ваше Сиятельство.
– Вы были ранее лично знакомы с покойным графом?
– Нет, Ваше Сиятельство.
– У вас были основания испытывать неприязнь к покойному графу?
– Нет, Ваше Сиятельство.
– Известен ли вам кто-либо, желающий зла покойному графу?
– Нет, Ваше Сиятельство.
– Благодарю вас, сэр Эдуард, – кивнул судья, отворачиваясь, и речь его вновь обернулась для Эда невнятным монотонным бормотанием.
Уже зная по опыту, что прислушиваться бесполезно, юноша перевел взгляд на притулившуюся во втором ряду Алексу, но в этот момент сидящая рядом с оруженосцем высокая, очень красивая женщина в рыцарском одеянии внезапно поднялась на ноги и заслонила девушку от его глаз.
Судя по последовавшим словам женщины, это была та самая графиня де Тэрако, про которую Эда спрашивал на одном из первых допросов дотошный сэр Донован. Теперь стало ясно, почему: школа Инструктора сэра Роджера, оказывается, располагалась в ее владениях. Графиня, впрочем, утверждала, что ни сном ни духом не ведала об Эде. Неудивительно: юноша также видел ее впервые в жизни.
Графиня, как и положено в ее высоком ранге, говорила не долго и скоро вновь заняла свое место рядом с Алексой. Эд тут же предпринял очередную попытку встретиться взглядом с девушкой, но та сейчас, не отрываясь, смотрела на судью, вслушиваясь в его разговор с сэром Донованом. Бородач как раз упомянул сэра Роджера, а затем барона Андрея. Последний, как выяснилось, уже покинул Флору.
Весть об этом принесла Эду немалое облегчение: даже в нынешнем, и без того отчаянном положении, один лишь намек на имя грозного барона Карского наводил на него иррациональный, почти мистический страх. Был, впрочем, еще один человек, мысль о котором была способна ввергнуть юношу в не меньшую паник у. И именно этот человек сейчас поднялся со скамьи в заднем ряду.
