Беседка оказалась строением из потемневшего от непогоды дерева в слегка восточном стиле. Отсюда открывался прекрасный вид на сверкающее озеро. По ажурным стенам взбирались лозы, будто прикреплявшие ее к каменистой почве. Беседка была открыта со всех четырех сторон. Вся обстановка состояла из пары потрепанных шезлонгов, большого выцветшего кресла, скамеечки для ног и маленького столика, на котором стояли два графина, несколько бокалов и бутылка с густой белой жидкостью. Форкосиган сидел, откинувшись в кресле: глаза закрыты, босые ноги на скамье, пара сандалий небрежно отброшена в сторону. Корделия остановилась на пороге беседки, с наслаждением разглядывая его. На нем были старые черные форменные брюки и очень штатская рубашка с неожиданно ярким цветастым рисунком. Он явно не брился сегодня. Она разглядела, что на пальцах ног у него растут небольшие жесткие черные волоски - такие же, как на руках. Она решила, что ей определенно нравятся его ноги; безусловно, ей не составит труда проникнутся дурашливой нежностью к каждой частичке его тела. Но его болезненный вид радовал гораздо меньше. Усталый, и даже более чем усталый.
Он приоткрыл глаза и потянулся за хрустальным бокалом с янтарной жидкостью, затем вроде бы передумал и взял вместо него белую бутылку. Рядом с ней стояла небольшая мерная стопка, но он пренебрег ею, сделав глоток белой жидкости прямо из горлышка. Издевательски ухмыльнувшись бутылке, он сменил ее на хрустальную стопку. Отхлебнул, подержал напиток во рту, наконец проглотил и еще глубже погрузился в кресло.
- Жидкий завтрак? - поинтересовалась Корделия. - Так же вкусно, как овсянка с сырным соусом?
Его глаза распахнулись.
- Ты, - хрипло проговорил он спустя мгновение, - не галлюцинация. - Он попытался встать, но потом, видимо, передумал и снова упал в кресло, оцепенев от смущения. - Я не хотел, чтобы ты видела…
Корделия поднялась по ступеням в тень беседки, пододвинула один из шезлонгов к его креслу и уселась. «Черт, - подумала она, - я смутила его, застигнув в этаком виде. Как успокоить его? Со мной он будет всегда чувствовать себя непринужденно…»
- Я пыталась позвонить тебе, когда прилетела вчера, но так и не смогла тебя застать. Должно быть, это исключительное пойло, раз ты ждешь от него галлюцинаций. Налей мне тоже, пожалуйста.
- Думаю, тебе больше понравится другое. - Он налил ей из второго графина. Вид у него по-прежнему был несколько ошалевший. Движимая любопытством, она попробовала содержимое его рюмки.
- Фу! Это не вино.
- Бренди.
- В такой ранний час?
- Если я начинаю сразу после завтрака, - пояснил он, - то к обеду обычно уже достигаю бессознательного состояния.
А до обеда уже недалеко, подумала она. Его речь сперва ввела ее в заблуждение: Форкосиган говорил совершенно ясно, лишь чуть медленнее и нерешительнее обычного.
- Наверное, должна существовать и менее ядовитая общая анестезия. - Золотистое вино оказалось превосходным, хотя несколько суховатым на ее вкус. - Ты каждый день этим занимаешься?
- Боже, нет. - Он поежился. - Самое большее - два-три раза в неделю. Один день пью, другой - маюсь похмельем. Похмелье не хуже опьянения отвлекает от тягостных мыслей… А еще частенько мотаюсь по поручениям отца. За последние пять лет он здорово сдал.
Он постепенно приходил в себя, когда первоначальный страх показаться ей отвратительным начал отступать. Он выпрямился в кресле, знакомым жестом потер лицо, словно пытаясь стереть оцепенение, и попытался завести непринужденный разговор:
- Какое красивое платье. Гораздо лучше той оранжевой штуки.
- Спасибо, - ответила она, охотно ухватившись за предложенную тему. - К сожалению, не могу сказать того же о твоей рубашке - это случайно не образчик твоего вкуса?
- Нет, это был подарок.
- Ты меня успокоил.
- Что-то вроде шутки. Несколько моих офицеров скинулись и подарили ее мне по случаю моего первого производства в адмиралы, перед Комарром. Я всегда вспоминаю их, когда надеваю ее.
- Очень мило. В таком случае, наверное, придется привыкать к ней…
- Трое из четверых уже мертвы. Двое погибли у Эскобара.
- Понятно. - Вот тебе и беззаботная беседа. Корделия покачала в руке бокал, перекатывая оставшееся на дне вино. - Знаешь, ты отвратительно выглядишь. Бледный какой-то, одутловатый.
- Да, я перестал тренироваться. Ботари совсем разобижен.
- Я рада, что у Ботари не было слишком больших неприятностей из-за Форратьера.
- Все висело на волоске, но мне удалось его вытащить. Помогли показания Иллиана.
- И все же его отправили в отставку.
- Почетную отставку. По медицинским показаниям.
- Это ты присоветовал своему отцу взять его на службу?
- Да. Похоже, это было как раз что надо. Он никогда не будет нормален в нашем понимании этого слова, но по крайней мере у него есть форма, оружие и кой-какие правила, которым надо следовать. Похоже, это дает ему психологическую опору. - Он медленно провел пальцем по краю стопки с бренди. - Видишь ли, он был ординарцем Форратьера в течение четырех лет. Когда его перевели на «Генерал Форкрафт», он уже был не в себе. На грани раздвоения личности: расслоение воспоминаний и все такое прочее. Жуткое дело. Видимо, роль солдата - единственная человеческая роль, с которой ему под силу справиться. Она позволяет ему обрести некоторое самоуважение. - Он улыбнулся ей. - А вот ты, наоборот, выглядишь просто восхитительно. Ты можешь… э-э… погостить подольше?
В его лице читалось неуверенное желание, безгласная страсть, подавленная нерешительностью. «Мы так долго сомневались, - подумала она, - Что это уже стало привычкой». Потом она поняла: он опасается, что она всего лишь приехала в гости. Чертовски далекий путь для дружеской беседы, любовь моя. Ты-таки пьян.
- Сколько захочешь. Когда я вернулась домой, то обнаружила, что… там все изменилось. Или я сама изменилась. Все разладилось. Я переругалась почти со всеми и улетела, едва избежав… э-э, серьезных неприятностей. Мне нет дороги назад. Я подала в отставку - отослала заявление с Эскобара… Все мои вещи - в багажнике флайера, на котором я прилетела.
Она упивалась восторгом, вспыхнувшем в его глазах: до него наконец дошло, что она приехала насовсем. Ну, значит, все в порядке.
- Я бы встал, - проговорил он, потеснившись в кресле, - но почему-то сначала у меня отказывают ноги, а уж потом - язык. Я бы предпочел упасть к твоим ногам несколько более достойно. Я скоро приду в норму. А пока, может, ты переберешься ко мне?
- С радостью. - Она пересела. - Но я не раздавлю тебя? Я ведь не пушинка.
- Вовсе нет. Терпеть не могу миниатюрных женщин. Ах, вот так гораздо лучше.
