И за наемников ничего не сказал, но за этих его будет журить скорее старший волхв, Добрынь разнесет, пожалуй, за исполнение.
Грубых ошибок не было, иначе он бы тут не стоял, но рисковые моменты были, и они были не просчитаны. Но с этим позже, а сейчас…
— А сейчас мы с тобой, морда ты мохнатая, пойдем собирать ягоды. Ярослав запустил руки в густую шерсть зверя на шее и потрепал его в стороны. Мишка отозвался довольным урчанием, и завалился на спину, мол он все понял и согласен, но сначала его почесать, а то Ярик бывает с ним редко, а леший, нехороший такой дух, то занят, то делает вид что занят. Через пару часов, когда был полный котелок брусники и клюквы, котелок кипел на огне, а Марик дожевывал накопанные корешки, заявился хозяин.
Посидев пару минут как обычно под деревом, молча глядя на компанию друзей, оказался около костра и задумчиво что-то начал там высматривать.
— Ты здесь надолго? — отстраненно спросил хозяин. — я не гоню, ты не подумай, наоборот…
— Я не сильно занят вообще сейчас, — ответил Яр, — в городе мне делать нечего, годовой марш по тайге с Добрынем месяцев десять как закончился, нового в этом году не будет уже, срочных дел в помощь никаких нет, так что я в свободном отдыхе, саморазвитии, — улыбнулся Яр, — сейчас кашу с компотом с Мариком доварим, и на утес пойду, здесь недалеко. Там вид потрясающий, вечером и ночью. А завтра утру пойму, куда мне дальше.
— Тоже верно, — вздохнул старый дух, — утро вечера то мудреней. Поможешь мне немного по хозяйству, там рыська приболела. До заката управимся.
— О чем речь, — поднялся Яр — показывай. — Марик понесешь кашу рыське, нет? Точно?
Когда солнце клонилось к закату он сидел на этом месте, которое облюбовал еще тогда, когда маленький медвежонок тащился за ним не отставая, а Олег пояснял как общаться с животными.
Заблудившиеся странники,
Не чужие на своей земле,
Но бродяги и изгнанники
В чьей-то жестокой игре.
Поклонившись четырём ветрам,
Шли на все четыре стороны.
Волки кровниками стали нам
Да чёрные вороны.
Здесь, на восточной стороне, небо темнело раньше и начинали появляться крупные звезды. Яр сидел уже без мыслей, только глядя в ночное небо и уже чувствуя, как его накрывает. За годы и многие сотни раз он так и не привык к этому, нельзя привыкнуть к по-настоящему глубокой тоске, идущей из самой глубины души.
И только в последнее время, после того как он попал к северным ведунам, она понемногу стала отпускать, и ушел старый спутник тоски — отчаяние, которое за годы стало глухим привычным и непоколебимым. Почти таким же как упрямство самого парня, почти, но все же слабее, потому что за все время так не сломало его, и не смогло убедить отступить. Отступить от звуков и распирающего бессильного отчаяния, ярких вспышек событий, от до невозможности реальной призрачной черты, что отделяла его, от него же, от его жизни, или иллюзий, он так и не понял пока до конца.
Все пути давно исхожены
То ли к Богу, то ли от него.
Если мы уже им брошены,
Нам не добраться домой.
Позади руины да кресты,
Жизнь и Смерть — порочная петля.
Даже если мы не прокляты,
Стонет от нас земля.
Как и сейчас, когда в почти погасшем сознании яркими мазками проносились крики, лица, чьи-то слова, он пытался уцепить хоть один голос, понять смысл хотя бы одного очень важного слова, вглядеться в мельчайшие детали мелькающих картин. И пока Яр пытался ухватиться за одно, мимо проходило еще множество. Утекая снова и снова сквозь сознание, сливаясь в калейдоскоп уже не образов, но ощущений. Зовущий так что у Яра крошились казалось зубы, но дотянуться до него он не мог.
Непорочные и грешные,
Шли к себе дорогою одной.
Но глухие и ослепшие,
Каждый своею тропой.
Заблудившиеся странники.
Не чужие на своей земле,
Но бродяги и изгнанники,
Шли, повинуясь судьбе…
Спустя какое-то время, абсолютно выдохшейся и пустой головой, глядя в черно- синее небо, он понимал, что не видел все равно ничего сравнимого. За сотни и сотни земных лет, не было и не будет ничего подобного. И только где-то в глубине проносилась, как и годы назад, одна странная песня. Державшая его собственное «я» в те времена, когда голое сознание без памяти и знаний, сжатое до поры изломанной и искаженной реальностью, было готово признать поражение. И тогда что-то древнее и глубже обычной памяти нырнуло в густой янтарно — золотистый туман.
Разлитый на безграничные километры вокруг, без верха и низа, излучающий тепло и бесконечное спокойствие дома. Янтарь, в котором не работают никакие приборы навигации, где невозможно заблудиться своему и не найти дорогу чужому без разрешения. Океан солнца, прикрывающий дорогу к дому. А через несколько дней он услышал ту песню и поразился совпадению.
Через десять лет, веселый и многознающий старик, со слегка грустной улыбкой объяснит ему что неслучайности не случайны, а случайностей еще не изобрели в этой вселенной. Что тогда он начал менять реальность по той программе, за которую цеплялась сама его сущность, и притянула подсказку на помощь.
Нам бы добраться домой
В город янтарного света
Через пустыни, лёд и огонь
Через паденья и боль.
Нам бы вернуться домой
В город, стоящий у солнца.
В город, где с нами
Встретятся вновь
Вера, надежда, любовь.
(Ярослав вспоминает песню группы «Маврин», «Город, стоящий у Солнца»)
Глава 4
— Ничего страшного, все будет нормально, — тихо и с улыбкой произнес командир.
На вид ему было около тридцати земных лет, спокойные и радостные глаза, казалось принадлежал ребенку лет двенадцати. Настоящим именем его нарекли, в пересчете на те же земные года, около двухсот лет, что примерно равнялось тремстам двадцати среднегалактических циклов, принятых очень давно, как единую меру, всеми мирами, прочно занявшими место среди звезд.
Около метра девяносто роста, мужчина был одет в свободные штаны, и куртку с высоким стоячим воротником, наиболее близкой к мундиру или сюртуку на земле, черного цвета, с двумя синими линиями, идущими от плеч к пряжке пояса. Сам костюм был из ткани, что не мялась и была эластичной. Воротник выполнял функцию основы для шлема и заодно предохранял дополнительно шею. В то же время ткань позволяла регулировать теплообмен.
Высокая обувь на жесткой основе до середины голени была частью легкой экзоброни, в неактивном состоянии представлявшей из себя лишь каркас из основных элементов, располагавшихся на одежде, и, будучи частью необходимой униформы на кораблях многих рас, носилась на вахтах даже в спокойное время. Волосы платинового оттенка свободно спадали ниже плеч, только несколько прядей было собрано в переплетенные косы. Тонкая кожа и сине-серые глаза может и создавали образ совсем не мужественный, если бы не морщинки в уголках глаз и постоянное неосознанное напряжение лицевых мышц. Признак тех, кому приходиться принимать трудные решения.
