нашей части границы не приближался противник. Городов внутри стены было предостаточно. Стена, то есть граница, была поделена на сектора и охранялась военными. Не все девушки посвящали себя военному делу, но все проходили службу в армии, это было обязательным. Два года, а потом решаешь остаться в армии или возвращаться к гражданской жизни. Защищать границу жизненно необходимо, каждый понимал это, находясь два года в казарменных условиях и выполняя приказы командования.
– Покажите запись в её боксе, – попросила я дежурных девчонок на посту в лазарете. – Мне надо увидеть её поведение до и на момент смерти.
Включили запись. Клара лежала на кровати, вытворяя что-то непонятное с одеялом. Она, то накрывалась с головой, то скатывала одеялу между ног. Она ворочалась часа четыре, не могла найти себе места и ныла. Входить к ней дежурные девчонки побоялись, уж слишком странное появление у нее было. В четыре утра она встала. Походила из угла в угол в палате. Затем слезно посмотрела в камеру, закричала что есть силы, набросилась на кровать, раскидала в разные стороны белье, подушку, матрас, начала трясти железный корпус кровати. Спинки у кровати были сварены из тонких металлических прутьев. Её силы хватило, чтобы вырвать один из прутьев спинки. Клара ещё раз посмотрела в камеру на потолке, держа в руках железный прут. В её глазах застыло безумие. Она замахнулась прутом и вонзила его себе в живот. Силы было приложено много, тупой прут вошёл глубоко. Звука на камере не было, но по её выражению лица было понятно, что она визжала. Она пошвыряла прутом у себя в животе и упала. Густая чёрная кровь окрасила пол в боксе. Свидетели произошедшего были в ужасе, плакали. Я ушла из наблюдательной комнаты. Мне нельзя раскисать.
– Наденьте резиновые костюмы, респираторы, мне один костюм приготовьте, нужно её осмотреть, – скомандовала я, двум девчонкам в манипуляционной.
Через полчаса мы уже входили в бокс. С собой мы привезли каталку, на неё и положили труп Клары. Я начала осмотр. Вынула прут из живота и заметила, что её живот был слегка выпуклый. Посмотрев промежность, я убедилась, что она была беременна. Плод, конечно же, не выжил. Я сделала надрез в области живота, чтобы посмотреть на плод. Что же за жизнь в ней развивалась, что она так обезумела? Что она ощущала, раз убила плод и себя? На эти вопросы я, наверное, не смогу найти ответы. Плод был обезображен, на вид обыкновенный будущий человеческий ребенок, пола ещё не было, недель двенадцать-четырнадцать. Руки и ноги его матери были в синяках и ссадинах, истыканные иголками. Бедолага отмучилась.
Я взяла кровь матери и ребёнка на анализ и велела герметично упаковать обоих в пластиковый мешок, вывести в крематорий и сжечь. Об инциденте ни слова остальным. Нужно сохранить секретность. Паника и вопросы нам не нужны. Пока мы сами мало знаем.
Я поехала в КПЗ при военной конторе, то есть в камеру предварительного заключения. Она находилась севернее, в километре от лазарета. Под охраной там содержался загадочный пленный.
– Как прошла ночка, девочки? – поприветствовала я вскочивших с мест солдаток.
– У нас все спокойно. Пленный всю ночь пролежал на койке с открытыми глазами. В девять встал и сидит на койке до сих пор, будто ждёт чего-то, – отчиталась дежурная.
Я наблюдала за ним монитор. Это был парень лет двадцати, с лёгкой небритостью, жгучий брюнет среднего телосложения и роста, не превышающего метр семьдесят-восемьдесят, в военной форме темно-серого цвета.
Он поднял взгляд, я отвела свой. Мне становилось не по себе от его взгляда. В голове будто начинали мелькать кадры, рябило перед глазами.
– Нужно опросить его. Ночью скончалась Клара. Есть вопросы. Он должен прояснить кое-что, – обратилась я к девушкам-конвоирам.
– Вы сами опросите?
– Да, сама.
Я спустилась в цоколь. Он содержался внизу. Уверенно подошла к его камере, но на дистанции.
– Смелая дама, – поприветствовал пленный и встал.
– Какие манеры. Может, представишься?
– Меня зовут Максим Колесников, но ты пришла не любезничать, – нагло и вальяжно зашагал поближе к решеткам пленник.
– Ты прав. Ты ответишь на мои вопросы.
– Тебе нужны правдивые ответы?
– Только правда.
Он хохотнул. Красивая улыбка – заметила я и тут же одернула себя.
– Ночью Клара покончила с собой.
– Жаль. Я спас её из заточения, привёл сюда, рискуя жизнью. Слабая женщина.
– Она была беременна.
– С женщинами такое случается.
– Я думаю, именно из-за этого она убила себя.
– Гормональный всплеск. Надо было лучше за ней присматривать.
– Издеваешься?! – взорвалась я и достала оружие. – Я застрелю тебя прямо здесь и пойду обедать! Не думай, что ты особенный, и что тебя это спасёт. Я убивала тысячи таких, как ты.
– Не таких, – перебил он. – Я другой.
– Мне не интересно. Если ты не будешь сотрудничать, все быстро закончится.
– Она была начинена опытным образцом, – начал он неожиданно, – но очень необычным. Мы долго добивались идеального результата, наконец, получилось. У нас начали рождаться такие дети. Они прекрасны снаружи, но созданы убивать. Дети прекращают расти в десять лет, но к этому возрасту у них, как правило, должен быть богатый послужной список, в плане их программы – убивать.
Максим умолк, внимательно следил за моей реакцией. Я слушала шокирующую новость, не моргая. Он упивался моей растерянностью.
– Зачем ты привёл её сюда? Мы же все равно не оставили бы мальчика, которого она носила.
– С чего ты взяла, что это был мальчик?
– Это была девочка?
– А-а, – помотал хитро он головой пошёл прилёг.
– Говори! – приказала я, но он начал мелодично посвистывать в потолок.
Больше он не говорил ничего, как я ни приказывала, и не смотрел в мою сторону. Я ушла, поднялась к своим девчонкам.
Значит, скоро нас ожидают сюрпризы. Дети-убийцы. Они изготавливают их лабораториях и внедряют в пленных женщин. Значит, пленниц больше спасать нет смысла. А какой смысл Максиму сопровождать Клару? Он мог погибнуть на подходе или попасть в плен и погибнуть. Им, скорее всего, пожертвовали, чтобы убедиться, что Клара проникнет внутрь. Вопросов было ещё много.
– Не кормить, не поить. Он у меня разговориться, – приказала я девчонкам на стреме. – Если что, сразу звоните.
– Есть! – послышалось в ответ.
Я поднялась на второй этаж здания. Там был мой кабинет. Была ещё кое-какая работа на компьютере.
До шести я проторчала в одиночестве, заполняя отчётность для вышестоящего руководства. Глаза болели, спина ломила. А дома Макс, голодный. Надо ехать домой.
Попрощалась с дозорными, спросила у них о пленном. Все гладко.
Ворочаюсь. На часах полночь.
