На Экрема бросился очередной ганьдэский истребитель, и кто бы ни был его пилотом, он был рожден для битвы. В сражение вступила Асала, все трое перестреливались на огромной скорости. Вопреки окружающему безумию, ее пушки били верно, залп задел вражеское судно. Повредил часть крыла, но вне атмосферы это не играло никакой роли. Пока у тебя остаются пушки и движок, ты еще не вышел из боя, и, хоть Асала была уверена, что самому кораблю конец, она поймала себя на мысли, что на самом деле только разозлила его. Впрочем, он остановился, прекратил погоню, пока пилот оценивал обстановку. Стволы, не сдаваясь, дали рассеянный залп.
Она совершила ошибку. А может, ошибку совершил Экрем; на этой скорости понять невозможно. Кто-то повернул, кто-то предугадал, кто-то просчитался — не важен порядок, важно то, что ее судно поцарапало судно Экрема. Снаружи столкновение было бесшумным, но воздух, которым она дышала, весь завибрировал — отвратительный металлический вопль. Заревела тревога. Она выругалась, прокладывая расстояние между их кораблями, ощутила всплеск адреналина, пока пыталась разобраться в паутине из красных огоньков, разом потребовавших ее внимания. Повреждение внешних щитов — вплоть до самого фюзеляжа. Но без бреши. Она выдохнула. Без бреши.
То, что случилось с Экремом, было видно и без экрана. Ее тяжелый корпус ударил прямо в его кабину, смял хрупкую раму и расколол стекло. Из трещины поднимался тонкий туман кислорода, различимый в черноте. Она видела его. Он был в шлеме и наверняка в герметичном скафандре. Но его судну — конец.
— Экрем! — крикнула она. — Катапультируйся!
Из-за ответного молчания сердце екнуло, а потом окончательно ушло в пятки, когда его голос наконец раздался.
— Не могу, — сказал он с отрешенным смирением. Она слышала этот тон десятки раз — от солдат, которые знали, что их раны уже не вылечить. — Челнок заклинило.
«Черт».
— Ладно, сиди на месте, я тебя прикрою, пока мы не…
— Асала, — сказал он. — У меня трещина в шлеме.
Она закрыла глаза.
Он продолжал, словно в поисках понимания.
— Я ударился им о корпус, когда ты... мы... ты не виновата.
Асала понимала, что это значит. Трещина явно мелкая, раз он еще может говорить. Но она разрастется, и много времени это не займет. Если ему повезет, все случится быстро и его убьет быстрая декомпрессия. Медленную декомпрессию не хотелось даже представлять. В ином случае он задохнется раньше, чем завершится битва. Как бы то ни было, ему ничего не оставалось, только сидеть и ждать. Может, секунды. Может, минуты. Он застрял там, беспомощный, и задыхался с каждым ускользающим мгновением. Его голос звучал спокойно, но смотреть в дуло угрозы «ты можешь умереть через две секунды, или две минуты, или десять минут» — это тихая пытка, которую она бы никому не пожелала.
Особенно ему.
Ее глаза распахнулись из-за сигнала о сближении. Поврежденный ганьдэский истребитель выровнялся и набирал скорость. Она зафиксировала прицел и выстрелила. Истребитель разлетелся вдребезги. Искорку торжества Асалы задушили сожаления. Она знала, что от нее требуется.
— Асала, — снова заговорил Экрем. Теперь его голос слегка дрожал. — Ты можешь мне объяснить, почему Нико… что с ними случилось?
Она сделала вдох.
— Они думает, что поступает правильно, — ответила она. — Ты ни при чем. Совершенно ни при чем. Они тебя любит.
Пока он это обдумывал, рация затрещала от помех. Затем вернулся его голос — тоже надтреснутый.
— Пожалуйста, скажи им, что я…
Она прицелилась и спустила курок. Пушки довершили дело, оборвав Экрема на полуслове о семье — на его светлой печали. Самый милосердный поступок, что только может быть в ее профессии.
***
Наблюдать за боем через монитор не так уж интересно. Видишь только отрендеренный куб, заполненный разноцветными круглыми огоньками. Нико знали, что каждая такая точка — это человек, и каждый раз, когда точка тухнет, где-то что-то взрывается. Что-то жестокое и страшное. Но видели они только точки, которые ползают туда-сюда и иногда пропадают. Бескровный и бесстрастный способ наблюдения за чем-то совершенно противоположным.
Нико наблюдали за огоньками с тех пор, как отбили управление дронами. Нико знали, что ганьдэские хакеры на планете борются с ними. Слышали на одном из датчиков простой писк каждый раз, когда файрвол ставил атакующих на место. Если будут неприятности, поднимется тревога. Пока ее не было, так что Нико наблюдали на экране боя, какие плоды принес их труд.
Оборонительный отряд «Галы» не переживет это сражение, но он держался — и будет держаться до конца. Поле боя вокруг расчищали дроны. Красный отряд впал в панику — как минимум в замешательство, — пытаясь найти одинаково успешную стратегию и против машин с их алгоритмической точностью, и против непредсказуемых, неподготовленных борцов за свободу, которым нечего терять. Победителей не будет, думали Нико. Бой кончится, когда кончится.
Они следили за двумя конкретными точками, за которыми гналась третья. У обеих точек были номера, и Нико их знали. В ужасе они наблюдали, как знакомые точки столкнулись и замерли. Нико задержали дыхание. Вот на экране три точки. Миг — теперь только две, знакомые. С души упал камень.
Но потом одна точка выстрелила в другую.
— Нет! — воскликнули Нико, но не успело еще это слово сорваться с губ, как все было кончено. Свет — потом отсутствие света. Бескровно, бесстрастно.
Нико пытались вспомнить, как дышать, но грудь сперло, язык не слушался. Пытались закричать, но голос умер. Они глупо осознали, что таращится в место на мониторе, где находилась точка Экрема — ждет, когда она загорится вновь. Это просто ошибка, сбой программы. Трюк Асалы для очередной ее гениальной стратегии. Корабль отца поврежден, да, но все еще там, на месте. Они же теперь сражаются вместе. Они на одной стороне. Зачем Асале надо было его… его… Нет. Нет, огонек Экрема еще вернется. Экрем вернется и скажет Нико, как ему жаль, как жаль, он все исправит, подует и все пройдет.
Но огонек Экрема не вернулся. Как и огоньки хайямского флота, оказавшиеся слишком близко к дронам. Они не вернулись, потому что Нико сделали свое дело.
У меня не оставалось выбора, говорили себе Нико. И у Асалы не было выбора — в конце концов, они сами ее об этом попросили. Нико об этом попросили, и, и, и — и что-то изменилось, у нее была причина, у нее всегда есть хорошая причина... нет. Почему, почему, почемупочемупочему, это же какая-то... вот, смотри, думали они в исступлении, заставляя себя смотреть на точки, принадлежавшие бывшим частям лагеря «Гала». «Ты им помогли. Они выберутся. Мы их спасли. Ты их спасли». Еще не все корабли беженцев добрались до кротовой норы, но кое-кто добрался, и их точки тоже пропали — в какие-то лучшие края.
Можно ли то же самое сказать об отце?
«Оставить виновных», — сказала Асала на Гань-Дэ. Эхом повторила слова самих Нико.
Нико ав Экрем легли на пол. Теперь будь что будет. Им уже все равно.
***
У клановцев был боевой дух, Кинриг отдавала им должное. Свора, с которой сцепился «Шип», — та, что раскрыла кротовую нору, — была вооружена и подготовлена лучше, чем она ожидала. От уровня их вооружения вскидывались брови и закипала кровь. Она уже мысленно составляла список разведчиков, которых за это понизят — нет, не понизят. Отправят за решетку. Это преступная халатность — проворонить такую огневую мощь на орбите, над головами ее граждан. За это все они сгниют.
«За какую решетку? — переспросил тихий голосок в голове. — Пожизненное заключение мало что значит, если негде строить тюрьмы».
— Взять тот крейсер на прицел, — проревела она. — Они все следуют за ним.
Перехваливать клановцев она тоже не собиралась. Оружие и боевой дух у них были — но не такие, как у нее. Ее просто удивило, что оружие у них вообще есть. На этом все. Неплохо вооружены для отребья, не более. А она — она предводитель свободного народа Гань-Дэ, спасительница, сжатый кулак закона. У нее лучшие корабли в системе, лучшая артиллерия. У этих гальцев есть зубы, но зубы есть и у болонки.
