Они обследовали прямоугольные ящики-автоматы у одной стены и обнаружили, что в них еда. По крайней мере, то, что здесь сходило за еду. Система была проста: потяни за рычаг, получишь корм. Тоже аналоговая. В приемный лоток вывалились какие-то предметы, завернутые в обертку. Видом они более всего напоминали сушеное кошачье дерьмо, а вот пахли куда лучше.
Они прокрались под окнами. Клифф почувствовал, что сейчас упадет от усталости. Говард выглядел совсем скверно, из раны на его голове сочилась кровь.
Они внимательно следили, как поведут себя роботы, но те проследовали мимо как ни в чем не бывало и убрались со станции. Клифф сел. Тут же поезд пришел в движение. Никаких предупредительных сигналов не было: Ирма как раз отыскала шлюзовую дверь и собиралась ее отворить, как состав тронулся. Она отскочила и поспешно села. Сиденья приняли форму тела и нагрелись до приятной температуры. Клифф наконец позволил себе расслабиться после долгого полета в маглеве.
Поезд продолжал ускоряться. Клифф втянул носом воздух и унюхал озон. Тряски не было. Он наклонился выглянуть в окно. Они мчались вперед на скорости… он прикинул по мерцанию фосфорных полос… не менее ста километров в час. И она все возрастала.
Он перебрался к Айбе.
– Мы продолжаем ускоряться…
– Так расстояние-то какое! Эта система куда лучше любого ЭД-поезда, на которых мне доводилось ездить. Чтобы объехать вокруг Чаши, скажем, за неделю, поезд должен двигаться относительно поверхности на скорости, м-м, не менее сотни километров в секунду.
– Гм. Наверное, не за неделю, а дольше.
– Надеюсь, что нет. Эти пищевые автоматы… слушай, а что, если там установлен синтезатор?
Айбе просветлел при этой мысли.
Клифф ничего не сказал, только подумал с тревогой: а вдруг он завлек товарищей не в ловушку, но в путешествие к смерти?
42
Редвинг наблюдал, как вдалеке неспешно развертывается колоссальный ландшафт Чаши, и вспоминал, как десятки лет назад тоже был кем-то вроде ученого. Это занятие привело его в космопроходцы.
Оно же наделило складом ума, необходимым, чтобы вести инженеров и ученых в завоевание нового мира. Но эта структура – Чаша – была не новым миром, а огромной машиной. О да, она походила на обычный мир, ибо вела себя почти так же, как Земля – сходные ощущения он испытывал в давние чудесные часы на земной орбите. Однако от Чаши, от ее герметично запечатанной атмосферы, его отделяли десятки миллионов километров.
Сходство обманывало глаз. Атмосферные циркуляции, бывшие в молодости предметом его научных интересов, на самом деле кардинально отличались от земных и протекали в колоссальных, невообразимых масштабах. Звезда освещала всю Чашу более или менее равномерно, но никогда не садилась, а значит, не было здесь тех ветров на границе дня и ночи, какими он занимался, не было устоявшихся течений, характерных для атмосфер Земли, Марса, Титана и Венеры. Чаша пребывала в одной и той же позиции относительно своей звезды. Значит, никакой смены времен года, никаких тебе убийственных зим или засух высокого лета. Давным-давно – столетия назад, если в реальном времени, – Редвинг любил смотреть в резкие, холодные осенние небеса, наслаждаясь их завораживающим оттенком. Затем являлся зимний холод, и оставалось жить с мечтой о весне. Здесь такие перемены были немыслимы. Чужаки разработали свой мир так, чтобы маленькая звезда и Струя поливали его размеренным, всегда неизменным светом. Никакой ночи. Что за существо могло пожелать себе вечного дня?
Итак, атмосферные течения не поднимались из места, где звезда стояла прямо над головой наблюдателя, потому что в Чаше такого места не было. Вернее, было, одно-единственное: Свищ, продырявленный Струей. Не было здесь четко выраженных пассатов, полярных вихрей, пустынных поясов и ячеек Хэдли, как на земном шаре. Вместо этого всем управляло вращение.
Он видел, как над густо-синими морями зарождаются молочные реки облаков, как вздымаются погодные фронты арками раствором большим, нежели расстояние между Землей и Луной, как дрейфуют они в высокие широты исполинской Чаши. Пурпурные наковальни кучегрозовых облаков возносились семикилометровыми башнями над грязно-коричневыми и красными землями. Масштаб погоды в Чаше потрясал воображение метеоролога. Очевидно, вся конструкция была разработана для поддержания определенного постоянства; постоянства инсоляции, постоянства температуры, не нарушаемого бурями или пассатами. Он понятия не имел, как такую погоду возможно создать.
Климат порождался вращением. Чтобы обитателей не сорвало со стенок, творцы артефакта раскрутили Чашу, и тогда за работу взялись кориолисовы эффекты.
Кориолис. Имя внезапно вызвало в нем отчетливое воспоминание о студенчестве. Более полувека назад в субъективном времени он распевал в компании пьяных климатологов развеселую песенку:
На карусели в ночи
Ни единой свечи!
Кориолис крутился,
Направо валился:
«Ты чё меня толкаешь? Не молчи!»
Кориолис, наверное, был мягкосердечным интеллектуалом, но сила, названная в его честь, порождала ураганы, торнадо, селевые потоки, сеяла разрушения. Здесь такие катастрофы тоже могли случаться… и, не успев закончить мысль, он заметил сверкающе-белый ураган: фронт вплыл в поле зрения из-за края обзорного стеноэкрана. Медленно темнеющая облачная гора была размером не меньше Земли. Лениво вращаясь, смерч уплывал к побережью огромного моря. У кого-то намечаются проблемы, подумал капитан. Или у чего-то.
В дверь постучали, и этот звук вернул его в реальность «Искательницы солнц» с неустанным шумом ее двигателей.
Тощее лицо Карла сияло. Возможно, у него хорошие новости?
Когда-нибудь все случается в первый раз, подумал Редвинг. Но сперва болезненно худощавый офицер умостился в кресле для посетителей и выложил дурные вести.
– Прозрачные керамоокна, через которые мы ведем астрономические наблюдения, начали трескаться, – сообщил он. – Вероятно, это вызвано механическими напряжениями или воздействием проникающих сквозь магнитный экран ионов. А может, просто срок годности вышел.
– Можешь это исправить?
Карл лениво, уверенно махнул рукой.
– Не вопрос. Уже послал на принтер новые. Роботы выйдут на корпус и заменят их, а старые я на переработку отправлю. Я не за тем пришел, кэп. – Глаза Карла излучали ликование, по лицу скользила лукавая усмешка. – У меня появилась идея.
– Рад это слышать, – автоматически ответил Редвинг. Карл эту фразу произносил, если капитан не сбился со счета, в двадцатый раз. Как специалист Карл заслуживал безусловного доверия: он пофиксил корабельную интеллектронику и улучшил ее быстродействие. Но Карл был настолько сфокусирован на своих машинах, что пользы от него в общении с командой не было почти никакой. Редвинг в конце концов решил, что, раз Карлу так хорошо дается техническая часть обязанностей, лучше его и не трогать: пусть работает спокойно.
– Я переделал наши полевые ловушки для плазменного потока от этой маленькой звезды, – сказал Карл. – Это совсем не то же, что поток протонов на 0,1 c, и мне пришлось серьезно модифицировать все накопители.
Редвинг знал о великом прорыве, благодаря которому их полет стал реальностью, хотя, не покидая капитанского мостика, полагался на техников. Метод состоял в улавливании протонов из межзвездного пространства, замедлении между электростатически заряженными решетками (что позволяло генерировать ток), переносе в камеры термоядерного горения и каталитической магии. Захват сырья происходил в гало, окружавшем корабль, а сама реакция – в потаенном месте, куда не было хода живому существу.
Что нас движет? Чудо.
Он кивнул, побуждая Карла высказать идею.
– Модифицированная ловушка раскинута на тысячу километров окрест и удерживается сетью нанотрубок. Эта воронка крупнее всех прежних, потому что поток плазмы здесь слабее. Тем не менее я подстроил ее под эти условия. Я был вынужден использовать все беспилотные летательные аппараты, какие у нас есть для работы вне корабля.
