Юно поднял взгляд. Он знал, что дроны не могут плакать и вообще имитировать человеческие выделения, если заранее не зарядить их соответствующей субстанцией. Но сейчас ему казалось, что по щекам наставницы и покровительницы катятся крупные слезы.
Идиот.
Он думал лишь о себе. Весь страх перед провалом, перед раскрытием своей истинной личности основывался лишь на боязни наказания. Неважно какого — смертной казни или укоризненного выговора. Главное — что он боялся за себя. Но как он мог забыть про чувства атары? Она никогда не скрывала, что любит его, как своего сына — а какие чувства может испытывать мать, потерявшая ребенка? И какие она испытает, найдя его и тут же потеряв вновь, на сей раз навсегда?
Следовало взорвать гранату еще там, на пирсе. Разумеется, дроны обязательно нашли бы его труп, начни они прочесывать море, но, по крайней мере, он не испытывал бы сейчас такого жгучего стыда, такого ужасного всепоглощающего презрения к самому себе. Теперь ему в последние секунды жизни суждено осознавать, что он не просто подвел наставницу, а еще и вонзил ей нож в спину.
Суоко молчала, и ее неподвижность казалась страшнее всего. Если бы она ругалась в своей обычной манере, тихим голосом, но словно сдирая шкуру заживо, было бы легче.
— Атара, — сказал Юно, и остатки рассудка подсказали ему понизить голос до тихого шепота. Она услышит, а вот костоломам Анъями в лесу — вовсе не обязательно. — Прошу об одном: не показывай, что мы знакомы. Я не могу, не знаю, как попросить у тебя прощение за страдания, что я доставил. Я ужасно сожалею обо всем, что совершил, и для меня не осталось иного выхода, кроме смерти. Но моя связь с Университетом должна остаться тайной для всех, иначе последствия окажутся чудовищными — а моя смерть напрасной.
— Юно, дурак ты мой невозможный… — тихо произнесла наставница. — Ну что же ты натворил? Почему сначала не посоветовался со мной? Я бы…
— Паладары не могут взять на себя ответственность, прямо или косвенно, за убийства, совершенные террористами. Но истребить старую сволочь следовало обязательно. Кому-то все равно пришлось бы взять на себя ответственность…
— Зачем? — горько осведомилась Суоко. — Неужели ты думал, что они представляли для нас хоть какую-то угрозу?
— Да, атара, — несмотря на невероятную тяжесть стыда и раскаяния, придавливающего его к земле, Юно выпрямился. — Я провел с тобой много лет и знаю, как ты мыслишь. Знаю, как мыслит Карина-атара. Вы не понимаете простой вещи: на Могерате не уважают слова, если они не подкреплены грубой силой. Решительной силой, готовой в том числе на убийства. Я не просто мстил, атара. Если бы… если бы не сегодняшняя встреча, все знали бы, что за террористами стоит Университет, но никогда не смогли бы доказать. Только так вы могли заставить себя уважать. Только Камилл понимал, и я…
— Камилл?
Юно захлопнул рот со щелчком зубов, едва не прикусив язык. Очевидно, ясность его мышления оказалась серьезно нарушена, если он проговорился так по-детски.
— Следовало бы догадаться сразу… — процедила наставница тоном, пропитанном ледяной ненавистью. — Ну конечно. Кто же, кроме него, мог втянуть тебя в подобную историю!
— Нет, атара, — покачал головой Юно. Разговор следовало заканчивать немедленно, пока он не ляпнул что-то еще. И игру на нервах — и своих, и атары — пора прекращать. Вообще его история уже завершилась, и тянуть дальше незачем. — Я пришел к нему сам. Я долго убеждал его, что именно меня нужно поставить во главе "Адаути". Он виноват лишь в том, что в конце концов сдался.
Он отступил на шаг.
— Я не прошу простить меня, атара, — прошептал он. — Мне нет прощения. Я бы себя не простил никогда. Но рано или поздно ты забудешь меня. В любом случае, я смертный человек, а ты бессмертная богиня, и рано или поздно нам пришлось бы расстаться. Жаль, что так рано, но… я ни о чем не жалею.
— Юно… — наставница качнулась вперед, и оябун "Адаути" вскинул перед собой руку с гранатой.
— Прости, атара, но я не могу сдаться в плен. Ты наверняка не меньше меня слышала про местных мастеров пыток. Из меня вытянут все, а я не могу позволить, чтобы у них появились твердые доказательства.
— Мы можем укрыть тебя в Хёнконе…
— Нет, атара. Тогда доказательства причастности Университета к "Адаути" окажутся еще убедительнее, чем любые мои заявления. И от вас все равно потребуют выдать меня — живым или мертвым. Паладары всегда заявляли, что играют по местным правилам, и не смогут отказать, не уничтожив свою репутацию. Прости. И не следуй за мной, иначе я взорву себя прямо сейчас. Не лишай меня последнего шанса выжить.
— Юно, мальчик мой… — прошептала Суоко. Юно низко поклонился ей и начал отступать к пакгаузу, не спуская с нее пристального взгляда. Если она передаст управление дроном координатору, у Юно останется не более полусекунды, чтобы среагировать на внезапный бросок. Для надежности следовало бы отпустить предохранитель прямо сейчас, но умереть на глазах у атары означает нанести ей еще один страшный удар. Уединенный сарай — куда более подходящее место.
За минуту медленного и осторожного, спиной вперед отступления, настроение Юно несколько раз изменилось от обреченной тоски до мрачной решимости. Когда он, наконец, захлопнул дверь пакгауза и заложил ее засовом, он взмок от нервного пота, словно ненароком упал в воду. Он уперся лбом в дверь и несколько секунд стоял так неподвижно.
— Что? — с тревогой спросил Цзин, всегда лучше других чувствовавший настроение оябуна.
— Здесь паладары, — коротко сказал Юно, поворачиваясь и вглядываясь во тьму помещения. — Минимум один боэй. Нашли, на чем плыть?
— Да, атара, — откликнулся голос Юмэя. — Дверь, как ты сказал, плюс столбы навеса над входом. Куда лучше, чем я надеялся. Остальные уже внизу, связывают плот на скорую руку, а мы с Цзином остались, чтобы тебя прикрыть.
— Вниз, живо! — скомандовал Юно.
— Атара…
— Заткнись. Там не менее полусотни человек из Анъями и спецназа Управы благочиния, и всем нужны наши головы. И даже один паладарский дрон нас выпотрошит за десять секунд. Мне предложили сдаться и дали десять минут на размышление. Через восемь минут я взорву ловушку и присоединюсь к вам. Останетесь вы здесь или нет, неважно, штурм нам все равно не выдержать, так что плот сейчас важнее. Нет времени болтать, бегом марш! — рявкнул он во весь голос, с опозданием сообразив, что дрон, переданный под контроль координатора, наверняка расслышит такой вопль.
— Понял, атара, — после короткой паузы отозвался Юмэй. — Восемь минут. За минуту до взрыва я поднимусь сюда и подстрахую тебя.
В темноте мелькнул фосфоресцирующий циферблат его часов, и две тени выскользнули наружу через слабо освещенный дверной проем в сторону обрыва, уже не закрытый дверью. Юно глубоко вздохнул. Никаких десяти минут он ждать не станет, хватит с него моральных мучений. Тем более что Юмэй вполне может явиться и пораньше, просто на всякий случай. Готов плот или нет, не имеет значения. Дрон с легкостью спустится по обрыву и перехватит беглецов даже в кромешной тьме. В воде он неповоротлив, но на плоту без весел от него не уйти. Надо лишь дать ребятам время спуститься до пирса. Скажем… тридцать секунд.
Кисть руки, стискивающая гранату, затекла от напряжения и начала болеть. Юно аккуратно расслабил ее, стараясь не выронить раньше времени. Сначала руку, а потом и все тело пробила крупная нервная дрожь. Он подошел к перевернутой цистерне, на ощупь нашел защелку люка и откинул ее. Забулькало и заплескало, остро потянуло парами бензина. Ботинки и штаны мгновенно промокли. Неважно. Он отошел к дверному проему и частично зрением, частично на ощупь обнаружил веревку, тянущуюся к ящику со взведенными выстрелами для подствольника. Один резкий рывок, ящик перевернется и свалится, и — все. А на случай, если все же ни один выстрел не взорвется, у него есть ручная граната. От нее сдетонируют бензиновые пары, загорится бензин, а в нем взорвется и все остальное. Сначала его разорвет в клочья взрывом, а потом остатки спалит огненная буря. Для генетического анализа не останется ни одной неповрежденной клетки, и тогда атара сможет и дальше верить, что вместо него погиб кто-то другой. Слабое, но все же утешение.
Сколько прошло времени? Наверное, пора. Все еще стоя в проеме, Юно вскинул левую руку, правой отдергивая рукав с запястья — и слишком поздно сообразил, что в руке уже зажат трос.
Сопротивления он почти не почувствовал: тщательно расположенный на округлой цистерне тяжелый ящик опрокинулся едва ли не сам собой. Чудовищной силы удар спиной вперед швырнул Юно в море с высоты в сотню метров, вышибив из груди дыхание. Перед тем, как еще один удар сбоку заставил мир беспорядочно закувыркаться, его взгляд успел поймать огненное облако, вспухающее на фоне переливающегося красками ночного неба. Его разум еще лишь медленно и неуклюже осознавал случившееся, когда третий удар сразу со всех сторон чем-то ужасно твердым, но податливым заставил мир вспыхнуть невероятными радужными переливами и волнами разноцветного пламени. Хор удивительно прекрасных и одновременно отвратительных голосов вонзился в уши, разрывая их, и спокойная безмятежность охватила Юно. Он знал, что его жизненный путь завершился. Атара утверждала, что после смерти нет ничего, кроме бесцветного небытия, но, похоже, правы оказались жрецы Миндаллы, а не она. Прости меня, атара. Последнее наказание мне предстоит принять не от тебя…
