просто так показалось, потому что напряжение спало и все расслабились: в конце концов выяснилось, что нам есть на что посмотреть.
Однако вина за обедом не подавали.
– До окончания работ у нас сухой закон, – наполовину виновато, наполовину вызывающе объяснила Терпл. – Но, думаю, Ганс сможет что-нибудь для вас…
Я покачала головой, гадая, сказала ли Гипатия Гансу, что я люблю за обедом немного выпить. Вероятно, сказала. Корабельные разумы склонны посплетничать, и очевидно, что экипаж многое знает обо мне. Беседа проходила живо и касалась самых разных тем, но ни разу никто не заговорил о черных дырах.
В целом обед получился приятным. Впечатление лишь время от времени портили извинения того или иного члена экипажа. Они то и дело выходили, чтобы еще раз проверить, как дела у роботов-пауков, – те продолжали укладывать амальгаму на пятисоткилометровую совершенную параболу зеркала. Членам экипажа из плоти и крови можно было и не беспокоиться. Ганс никогда не теряет бдительности – следит за укладкой, как и за всем прочим, но, очевидно, Терпл установила на корабле строгую дисциплину. Часто шутки, проскальзывавшие в разговоре, были понятны только членам экипажа, но и это не стало проблемой – Гипатия тут же объясняла их мне на ухо. Когда кто-то упомянул тоску по дому и Олег Кекускян шутливо – сознательно шутливо – сказал, что кое-кто здесь совсем не скучает по дому, он целил в Хамфри Мейсона-Мэнли.
– Он спит с Терпл, Клара, а Кекускян ревнует.
Джулия – на самом деле Хулия – Ибаррури, полная пожилая перуанка индейского происхождения, бывшая школьная учительница, рассказывала Звездному Разуму, как ей хочется перед смертью посетить Ядро, и пришла в негодование, узнав, что я никогда не была в Мачу-Пикчу.
– Вы летали по всей галактике? И не видели одно из величайших чудес вашей родной планеты?
За обедом подавленным казался только Марк Рорбек. Между инжиром и кофе он вышел и отсутствовал почти полчаса.
– Звонит домой, – сказал всезнающий Мейсон-Мэнли.
Гипатия, лучший шпион и слухач во всей галактике, пояснила:
– Пытается отговорить жену от развода. Она не поддается.
Когда кофе был уже почти выпит, Терпл что-то прошептала, ни к кому не обращаясь. Очевидно, Ганс ее услышал, и в то же мгновение дальний конец помещения потемнел. Появилась планета, заметно более крупная, чем в прошлый раз. Терпл снова что-то прошептала, и изображение еще увеличилось, заполнив комнату; у меня появилось головокружительное ощущение, будто я падаю на планету.
– Теперь разрешение от двух до трех километров, – гордо провозгласила Терпл.
Впрочем, ничего, кроме гор, береговой линии и облаков, мы не увидели; планета по-прежнему была наполовину темной, наполовину освещенной солнцем. (Да и как иначе? Планета под нами вращается, но за те несколько дней, что мы сможем ее наблюдать, ее положение относительно солнца не изменится.) Присмотревшись, я заметила нечто странное на поверхности планеты в самом низу изображения. И показала:
– Это ведь океан, вон там, внизу, слева? Я имею в виду темную сторону. Не вижу там никаких огней.
– Нет, это тоже суша. Вероятно, слишком холодная часть, чтобы быть обитаемой. Понимаете, мы смотрим на планету не под прямым углом. Мы находимся примерно на двадцать градусов южнее экватора, поэтому видим преимущественно Южное полушарие, а на севере не дальше, скажем, Шотландии или Южной Аляски, если бы это была Земля. Вы видели глобус, который приготовил для нас Ганс? Нет? Ганс, покажи.
Посреди помещения мгновенно появился медленно вращающийся шар. Он был очень похож на тот глобус, что мой дедушка держал в своей комнате: сетка параллелей и меридианов, вот только очертания материков совершенно иные.
– Воссоздано на основе давних наблюдений хичи, предоставленных нам Звездным Разумом, – сообщил мне голос Ганса. – Однако мы дали континентам свои названия. Видите материк, состоящий из двух округлых масс, соединенных перешейком? Доктор Терпл назвала его Гантелью. Материк делится на Восточную Гантель и Западную Гантель. А это Сковорода – тоже круглая масса с длинным тонким полуостровом, уходящим на юго-запад. Тот материк, что сейчас появляется, называется Каштан, потому что…
– Я вижу почему, – сказала я. Ганс достаточно хорошо запрограммирован, чтобы понять по моему тону, что я нахожу этот урок географии скучным и утомительным. Но Терпл не настолько совершенна.
– Продолжай, Ганс, – резко сказала она, когда он замолчал. И он продолжил.
Из вежливости я слушала, как он называет каждую точку на карте, но когда он смолк, иссякло и мое терпение.
– Было очень приятно, – сказала я, отстегиваясь. – Спасибо за обед, Джун, но, думаю, сейчас вам лучше вернуться к работе. К тому же в следующие пять дней мы еще увидим много нового.
Неожиданно лица всех присутствующих словно застыли, а Терпл кашлянула.
– Ну, не совсем пять, – неловко сказала она. – Не знаю, сообщил ли вам кто-нибудь, но мы улетим до взрыва звезды.
Я застыла, одной рукой засовывая салфетку в кольцо, другой цепляясь за скобу в стене.
– В ваших проспектах ничего не говорилось о таком раннем отлете. Почему мне не сказали?
Она упрямо ответила:
– Когда звезда начнет коллапсировать, я уберусь отсюда. Это слишком опасно.
Мне не нравится, когда работающие на меня люди преподносят сюрпризы. Я взглянула на нее.
– Как это может быть опасно, если мы в шести тысячах световых лет?
Она упрямо продолжала:
– Не забывайте, я отвечаю за безопасность оборудования и экипажа. Вряд ли вы представляете себе, что такое сверхновая, Клара. Она огромна. В 1054 году китайские астрономы почти весь июль могли видеть ее днем, а у них не было нашего оборудования, чтобы сделать ее ярче.
– Что ж, наденем темные очки.
Она твердо сказала:
– Мы улетим. Я говорю не только о видимом свете. Даже сейчас, через шесть тысяч лет остывания после взрыва, тут полный энергетический спектр радиации – от микроволн до рентгеновских лучей. И мы не хотим оказаться в фокусе излучения, когда звезда взорвется.
Я чистила зубы, когда позади заговорила Гипатия:
– Ты знаешь, в словах Терпл есть смысл. Когда звезда превратится в сверхновую, в фокусе все поджарится.
Я ничего не ответила, и она испробовала новую уловку:
– Марк Рорбек – привлекательный мужчина, верно? Сейчас его угнетает развод, но, думаю, ты ему нравишься.
Я увидела ее в зеркале. Вполне видимая, она с легкой улыбкой прислонилась к дверному косяку.
– Он вдвое моложе меня, – заметила я.
– О нет, Клара, – поправила она. – На самом деле он моложе втрое. Но какая разница? Ганс показал мне его досье. Генетически он чист – настолько, насколько это возможно для органического существа. Хочешь взглянуть сама?
– Нет. – Я закончила дела в ванной
