— Чтобы мне достался труп проповедницы, ано са? — удивился охранник.
— Не достанется, — успокоила его Анна.
— Вы верите в вакуумных фей? — съязвил круглолицый, но дверь камеры отпер.
Когда открыли решетку, Кларисса немного замялась. Из-за спин охранника и священницы на нее, прижавшись к прутьям решетки, смотрел разжалованный капитан Ашфорд. Он несколько дней не брился и, кажется, недавно плакал. Кларисса на секунду вцепилась в холодные прутья своей решетки, ее охватило желание захлопнуть дверь, забиться в угол.
— Ничего-ничего, — сказала Анна.
Кларисса разжала пальцы и вышла наружу. Охранник достал пистолет и прижал ствол ей к загривку. Анна сморщилась, как от боли, а вот лицо Ашфорда не дрогнуло.
— Нельзя ли без этого? — спросила Анна.
— Импланты, — напомнил охранник и подтолкнул Клариссу вперед. Она повиновалась.
В рефрижераторе было тепло и просторно — больше места, чем на камбузе «Сересье». Вдоль пола и стен тянулись полоски металла с выступами для неустановленных перегородок. Кларисса увидела особый смысл в том, что ветеринарные загоны, ставшие ее тюрьмой, располагались так близко к бойне. Резкий свет белых светодиодок без рассекателей отбрасывал жесткие тени.
— Вернусь через пятнадцать минут, — предупредил охранник, заталкивая Клариссу внутрь. — Если что будет не так, пристрелю.
— Спасибо, что оставляете нас наедине, — сказала Анна, шагнув внутрь следом за девушкой.
Дверь закрылась, замок щелкнул, как засов на адских вратах. Свет мигнул, и в голове у Клариссы первым делом мелькнула неодобрительная мысль, что не стоило подключать магнитный замок к той же цепи, что и панель управления. Мысль, оставшаяся от прошлой жизни.
Анна, выпрямившись, с улыбкой протянула ей руку.
— Мы уже встречались, — заговорила она, — но не представлены друг другу. Меня зовут Анна.
На рукопожатие вместо Клариссы ответили въевшиеся с детства правила этикета. Пальцы у Анны были теплые.
— Вы мой духовник? — спросила Кларисса.
— Извини, — вздохнула Анна. — Я не хотела навязываться, просто разозлилась, вот и воспользовалась своим положением.
— Это не самое страшное… что можно сделать со зла.
Кларисса опустила руку.
— Я дружу с Тилли. Она мне помогала после крушения. Я была ранена, плохо соображала, и она мне помогла, — сказала Анна.
— Она это умеет.
— Она и твою сестру знала. И отца. Всю семью, — заметила Анна и досадливо поджала губы. — Что ж они нам стульев не дали. Чувствую себя как на автобусной остановке.
Глубоко вдохнув, Анна выдохнула носом и уселась, где стояла, поджав под себя ноги. Кларисса, поколебавшись, опустилась напротив и вдруг почувствовала себя пятилеткой, сидящей на коврике в детском саду.
— Так-то лучше, — кивнула Анна. — Так вот, Тилли мне про тебя рассказала. Она беспокоится.
Кларисса склонила голову к плечу. Судя по формулировке, здесь ей полагалось бы ответить. Ей и хотелось заговорить, но она не нашла слов. Выждав, Анна как ни в чем не бывало продолжила:
— Я тоже за тебя беспокоюсь.
— Почему?
Взгляд Анны стал рассеянным, словно она вела беседу сама с собой. Впрочем, ненадолго. Она подалась вперед, сжала руки.
— Я не помогла тебе в тот раз. А ведь я видела тебя как раз перед взрывом «Сунг-Ана». Как раз перед тем, как ты включила взрыватель.
— Тогда было уже поздно, — ответила Кларисса, подумав: «Рен тогда уже лежал мертвый». — Вы не могли мне помешать.
— Верно, — сказала Анна. — Но я не только потому пришла. Я тоже… потеряла одного человека. Когда корабли встали, погиб один человек…
— Которого вы любили, — закончила за нее Кларисса.
— Которого я почти не знала, но это настоящая потеря. И еще я тогда испугалась тебя. Я и сейчас боюсь. Но Тилли кое-что о тебе рассказала, и я отчасти сумела преодолеть страх.
— Но не совсем?
— Нет, не совсем.
Где-то в глубине корабля что-то басовито загудело, и стены вокруг отдались эхом, как огромный колокол.
— Я могу вас убить, — сказала Кларисса. — Они не успеют открыть дверь.
— Знаю, я видела.
Кларисса потрогала пальцами направляющую для перегородок. Выступ был плавно закруглен, металл оказался теплым на ощупь.
— Вам, значит, нужна исповедь?
— Если ты хочешь исповедаться.
— Я уже, — сказала Кларисса. — Я виновна в диверсиях на «Росинанте» и «Сунг-Ане». Я убила Рена. Еще я убила кое-кого на Земле. Я самозванка. Все. Я виновна.
— Так-так…
— Разговор окончен?
Анна со вздохом почесала себе нос.
— Я полетела к Кольцу, хотя моя жена совсем не обрадовалась. И этот полет означал, что я много месяцев не увижу маленькую дочку. Я уверяла себя, что хочу посмотреть на Кольцо, хочу помочь людям разобраться, что это такое, избавить их от страха. А ты полетела, чтобы… спасти отца. Обелить его имя.
— Это Тилли так говорит?
— Она выражается не так вежливо.
Кларисса выдавила смешок — как кашлянула. Что бы она ни сказала, все прозвучит банально. Хуже того, наивно и глупо. «Джеймс Холден погубил мою семью», и «я хотела, чтобы отец мной гордился», и «я была неправа».
— Что я сделала, то сделала, — сказала она. — Так им и передайте. Безопасникам. Скажите, что я во всем призналась.
— Передам, если хочешь.
— Да, хочу.
— Зачем ты хотела убить Наоми?
— Я их всех хотела убить, — сказала Кларисса, выталкивая слова, как застрявшие в горле комья. — Они все — часть его, а я хотела, чтобы его не было. Чтобы он вовсе перестал существовать. Хотела, чтобы все узнали, какой он плохой.
— И сейчас хочешь?
— Мне все равно, — сказала Кларисса. — Так им и передайте.
— А Наоми? Я с ней увижусь. Ей лично ничего не хочешь передать?
Кларисса вспомнила избитое, окровавленное женское лицо. Согнула и разогнула пальцы, словно на них были перчатки меха. Ей ничего не стоило сломать шею, одно легчайшее движение. Странно, почему она этого не сделала? В сознании столкнулись наслаждение чувством силы и колебание. Память приняла то и другое. Или — ни того, ни другого.
— Скажите: я надеюсь, что она скоро поправится.
— Ты надеешься?
— Или это просто вежливая фраза, да? — поняла Кларисса. — Говорите, что хотите, мне все равно.
— Хорошо, — согласилась Анна. — Можно спросить?
— А я в силах вам помешать?
— Да.
В паузе уместилось три долгих вздоха.
— Ты веришь в искупление?
— Я не верю в Бога.
— А если не от Бога? Если бы тебя могли простить, ты приняла бы прощение?
Ярость зародилась у Клариссы в животе и расцвела в груди. Девушка скривила губы, насупила лоб. Впервые с той минуты, когда потеряла сознание на «Росинанте», она вспомнила, что такое гнев. Как он огромен.
