Сержа эта перспектива явно не вдохновляла.
— Кто-нибудь пособит?
— Берите людей на свое усмотрение, но, если в них не возникнет нужды, десантники только разозлятся, а если возникнет, охрана вам не поможет.
Серж замер с открытым ртом, потом резко сжал губы и вышел. Теперь Бык заметил Анну.
— Чем могу служить, пастор?
— С вашего позволения, я Анна. Пришла поговорить о Клариссе Мао.
— Если вы не ее адвокат или законный представитель…
— Я — ее духовник. Что с ней будет теперь?
Бык вздохнул.
— Она призналась в подрыве корабля. Ничего хорошего.
— Мне говорили, вы выбросили человека за борт только за то, что он торговал наркотиками. Говорят, вы жестокий человек. Холодный.
— Неужели? — удивился Бык, и Анна не поняла, было его удивление подлинным или наигранным.
— Прошу вас, не убивайте ее, — сказала она, склоняясь к Быку и заглядывая ему в глаза. — И не позволяйте никому ее убить.
— А почему бы и нет? — В его словах не было ни вызова, ни угрозы. Он как будто и вправду не знал ответа, не понимал. Анна скрыла ужас.
— Мертвой я не сумею помочь.
— Не обижайтесь, но это уж не моя забота.
— Я думала, вы здесь представляете закон и порядок.
— В первую очередь — порядок.
— Она имеет право на суд, а если все узнают о ней то, что известно вам, до суда она не доживет. Люди взбунтуются, убьют ее. Помогите мне хотя бы сохранить ее до суда.
Бык вздохнул.
— Вы и правда хотите суда или просто время тянете?
— Время тяну, — сказала Анна.
Бык кивнул, прикидывая что-то в уме, и жестом пригласил ее за собой в кабинет. Когда Анна уселась перед его потрепанным столом, он затопал по тесной комнатушке, занимаясь кофе. Кофе, если вспомнить о новых нормах выдачи воды, представлялся роскошью, но Анна вспомнила, что Бык теперь — второй по рангу человек в медленной зоне. У командования свои привилегии.
Кофе ей не хотелось, но, принимая протянутую Быком чашку, она давала ему возможность ощутить свое великодушие. Начав со щедрого поступка, он бы, вероятно, продолжил в том же духе и позже, когда великодушие действительно понадобилось бы.
— Когда Холден начнет рассказывать всем и каждому, кто на самом деле подорвал «Сунг-Ан», — а он начнет, на то он и Джим Холден, — ООН затребует выдачи Клариссы. И, если они в обмен предложат средство собрать всех здесь, в безопасности, я в обмен ее выдам. Не с корабля, а здесь, когда они прибудут.
— И что они с ней сделают? — Анна пригубила кофе, как в обычной беседе.
Напиток обжег ей язык, а на вкус показался кислотой.
— Возможно, соберут трибунал из старших офицеров, проведут короткое судебное заседание и бросят ее в утилизатор. В другом месте вышвырнули бы за борт, но при нашей нищете это было бы разбазариванием ресурсов. Из дома нам припасов не пришлют — через медленную зону они доберутся не скорее, чем от дома до Кольца.
Голос его звучал равнодушно и бесстрастно. Словно он обсуждал проблемы логистики, а не жизнь молодой девушки. Анна сдержала дрожь, спросила:
— Мистер Бака, вы верите в Бога?
К его чести, Бык постарался не закатывать глаз. И ему это почти удалось.
— Я верю в то, что позволяет пережить ночь.
— Не виляйте, — велела Анна и с удовольствием отметила, что Бык чуть подтянулся в своих ходунках.
Она по опыту знала, что у волевых мужчин, как правило, бывали такие же волевые матери, и умела при необходимости нажать правильную кнопку.
— Послушайте… — попытался перехватить инициативу Бык, но Анна его перебила:
— Оставьте пока Бога. Вы верите в идею прощения? В возможность искупления? В ценность человеческой жизни, даже самой оскверненной и испорченной?
— Ни черта, — ответил Бык. — Человек может дойти до такого, о чем в ваших писаниях не писано.
— Вы это по опыту знаете? Далеко ли заходили вы сами?
— Достаточно далеко за черту.
— И при этом беретесь судить, где она проходит?
Бык приподнялся на раме своих ходунков, поерзал в креплениях и завистливо покосился на недоступное для него кресло. Анне было его жаль — хуже времени, чтобы болеть, не придумаешь. Он, пытаясь сохранить порядок в своем крохотном мирке, безрассудно сжигал остатки сил. Синяки под глазами и желтизна кожи, как лампочки индикатора, предупреждали, что заряд батарей на исходе. Анна виновато подумала, что взваливает на него лишний груз.
— Мне не хочется убивать эту девушку, — заговорил он, глотнув свой ужасный кофе. — Собственно, мне глубоко плевать, жива она или мертва, была бы надежно заперта и не угрожала моему кораблю. Так что вам лучше обратиться к Холдену. Это он будет предводительствовать толпой с вилами и факелами.
— Но марсиане…
— Двадцать часов как сдались.
Анна моргнула.
— Они давно мечтали сдаться, — объяснил Бык. — От нас требовалось только придумать, как им сохранить лицо.
— Сохранить лицо?
— Мы дали им достойную причину уступить. Им только того и надо было. Не найди мы такого способа, они бы держались на своих постах до последнего вздоха. Ничто не губит такого множества людей, как страх показаться слабаками.
— Значит, Холден скоро будет здесь?
— Он уже в челноке под конвоем четверых десантников — и для меня это новая головная боль. Давайте так: я не стану вспоминать о вашей девице без веских причин. Ну, а за Холдена я не отвечаю.
— Хорошо, я поговорю с ним, когда он прибудет.
— Желаю удачи, — сказал Бык.
Когда за ним пришли марсиане — двое мужчин, две женщины, все в форме и при оружии, — пьяный от одиночества рассудок Холдена развернулся в десяти направлениях враз. Капитан то ли нашла для него свободных медиков, то ли хотела еще раз допросить насчет случившегося на Станции, то ли собиралась вышвырнуть его за борт, то ли узнала о гибели Наоми, то ли — что Наоми жива. Почудилось, что каждый нерв в его теле, от мозга до пальцев ног, искрил и загорался. Холден едва сдержался, чтобы толчком от клетки камеры не выброситься в узкий коридор.
— Прошу пленника назвать себя, — произнес один из мужчин.
— Джеймс Холден. Мне казалось, у вас тут не слишком много пленных? Я уже целую вечность, с тех пор как сюда попал, ищу, с кем бы поговорить, и вполне убедился, что кругом только комочки пыли бегают.
Он прикусил себе губу, чтобы замолчать. Слишком долго переживал страх молча и только сейчас осознал, как это на него повлияло. Если на «Хаммурапи» он прибыл еще в здравом рассудке, то при таких условиях скоро его утратит.
— Зафиксировано: пленный называет себя Джеймсом Холденом, — проговорил мужчина. — Идем.
