Мои глаза скользнули к Арлине:
– Успеем вырастить ребенка?
Ее улыбка согрела мне душу.
Если до операции время тянулось медленно, то после оно словно совсем остановилось. Я стал еще беспомощнее, чем раньше, по моему телу под одеялом змеились разные трубки. Если бы я воспользовался мобильником, задержка реплик, летящих до Земли и обратно, открыла бы мое местонахождение, и поэтому я не мог участвовать в борьбе за наши экологические законы.
Я поговорил с Бранстэдом, но радости это не прибавило. В Сенате надежд не было. Он и Робби были твердо настроены добиваться победы, поставить все на карту. Я неохотно согласился.
Когда Арлины не было, рядом со мной сидели Филип с Джаредом.
Следующим вечером Тэд Ансельм не вернулся ночевать в отель. Майкл поведал об этом Арлине – возможно, со злости. Она легла спать и рассказала мне все на следующий день.
Я расстроился сильнее, чем из-за чего-то другого. Несмотря на отдельные намеки, на которые мне следовало обратить внимание, я все-таки рассчитывал на его благоразумие.
Зашел Дерек, немного посидел со мной.
– Я собираюсь полететь на Землю, чтобы закончить торговые переговоры… Иногда надо быть на месте действия и держать ухо востро.
– Зачем это? – улыбнулся я.
– Там без меня могут потратить последний юнибакс. Ник, мы отправляем многие тонны зерна… – Он покачал головой. – Огромное количество, и у твоих представителей не будет другого выхода, кроме как это купить. Впрочем, только внеземные перевозки Флота могут сохранить какое-то подобие торгового баланса.
– Понаслаждайся, пока есть возможность. Через несколько лет наша продукция…
– Ты это уже говорил. Надеюсь, что на этот раз так и будет.
– В самом деле? Вы имеете нас, когда только хотите.
– В конце концов, наши интересы совпадают с вашими. Большинству из нас это известно. – Он посмотрел на часы.
– Когда ты отбываешь?
– Сегодня вечером.
Не было никаких причин чувствовать себя преданным. Абсолютно никаких.
– Что ж, ладно. – За предыдущие годы мы провели вместе очень много времени. – Майкл расстроится.
– Ник, могу я дать тебе совет?
– Конечно.
– Ты его слишком сильно пугаешь.
– Я? О чем это ты говоришь? – Я на самом деле его наказывал, но запуганным его вряд ли можно было назвать.
– Он потерял Алекса. Несмотря на его горе, ты сумел проникнуть к нему в душу и заставить его доверять тебе. А потом стал грозиться прогнать его.
– Это же он убежал из нашего дома, а не…
– Ник, вспомни, как покинул его Алекс. Некоторое время я молчал. Потом сказал:
– Я так много для него значу?
– Он уныло слоняется по отелю, весь несчастный и заплаканный.
– Он нуждается в антидепрессантах.
– Он нуждается в тебе.
– Я не психотерапевт. Все это…
– Гардемарин Ансельм докладывает, сэр. – В дверях стоял Тадеуш. Голос его звучал агрессивно, форма была грязной и помятой.
– Как ты посмел показаться мне на глаза!
– Следует ли мне отправиться в отель?
– Где ты шлялся?
Хотя это неважно. Одно распоряжение он нарушил слишком много раз.
– Большей частью на нижних уровнях.
– Уйди с глаз моих долой. Подумаю, что с тобой; делать.
– Слушаюсь, сэр. – И он ушел.
– Что бы ты с ним сделал? Он пожал плечами:
– Никогда не занимался воспитанием гардемаринов.
– А кроме них?
– Он и правда не слишком сильно отличается от Майкла. Молодой, одинокий, так же переживший утрату.
– Мы все пережили утраты, Дерек. И он не мой сын.
– Так что же ты с ним нянчишься? – Я ничего не ответил. – Когда-то давно ты спасал их… Нас.
– Мне больше нечем поделиться.
– Ты уволишь его со службы?
– Не представляю, как этого избежать.
– Проклятье, Ник! Флот – это ж не только физические упражнения и порка. – Дерек сильно гордился своей пятилетней службой по контракту. – А как насчет милосердия?
– Им не следовало производить его в гардемарины. Он не готов.
– Не разрушай его жизнь.
– Он сам ее разрушает. Дерек ничего не ответил.
Смотря по голографовизору «Мир новостей», я увидел Джеренса Бранстэда. Он говорил очень убедительно. Дескать, мы победим на Ассамблее, и в Сенате у нас преимущество в шесть голосов. Было бы на самом деле так.
Гипсовый корсет с меня сняли. Я мог двигаться – медленно, осторожно, только благодаря лунному тяготению в одну шестую обычного. Земная сила тяжести разнесла бы вдребезги мой выздоравливающий позвоночник.
Ко мне зашел Майкл:
– Не увольняйте его со службы. Пожалуйста.
– Это ты дал знать Арлине о его отлучках?
– Да. – Он весь сжался.
– Жалеешь о том, что сделал?
– Да. – Он чуть-чуть распрямился. – Мистер Кэрр говорил со мной.
– Почему ты так ненавидишь Ансельма?
– Потому что вы его так любите! – Он ударил рукой по столу. – Что бы я ни сделал – все нехорошо. – В голосе его нарастала горечь. – Послушайте! Да, я не из числа ваших несчастных кадетов. Я не ношу эту прокл… униформу и не становлюсь поминутно по стойке «смирно». Я не бормочу «слушаюсь, сэр» и не подпрыгиваю перед каждым офицером. Но Ансельм это делает, и потому вы его уважаете.
Потому, что он так мне нравится. Я стал так и сяк прикидывать. Ансельм вновь разочаровал меня, привел в ярость. Он уже набрался опыта как гардемарин и знал, на что идет. И это был не первый его проступок.
Однако…
Он мне так нравился.
– Майкл, я не жду, чтобы ты вел себя как гардемарин. И мне жаль, что я так болен.
– Какое это имеет… – Он резко замолчал, и на глазах у него заблестели слезы.
– Подойди, возьми меня за руку. – Мы посидели рядом, вполне мирно. Потом я сказал:
– Мне нравится, кем ты становишься, Майкл.
– Вы все меня воспитываете. «Сиди прямо». «Оставь этот тон». «Веди себя как следует».
– А ты знаешь, как сделать, чтобы твои дети походили на тебя? – Он покачал головой. – Сделать их внушающими симпатию.
– И вы именно этим занимаетесь, мистер Сифорт?
– Стараюсь. И я тебе уже велел не называть меня так. – Я же обратился с заявлением об опекунстве. И получил положительный ответ.
– Как же мне следует вас называть? Папа у меня есть.
– Па. Отец. Сэр.
– Вы правда так серьезно к этому относитесь?
– А ты – нет? – недоуменно спросил я. Несколько мгновений он сидел молча. Потом спросил:
– Можно сказать правду? – Я кивнул. – Да, серьезно. Я бываю не в себе иногда. Папы не стало, и. я рад, что рядом есть кто-то, кто понимает меня. Я буду звать: вас, как вы хотите, только не «папа». Никогда. Моим отцом навсегда останется он.
– Ничего подобного мне и не надо. – Я гордился этим мальчиком.
