Воплотить план в номере мотеля не получилось. То, что Александер вообразил себя мучеником за идею, стало ясно еще в душевой кабинке — такая тоска и обреченность на физиономии читалась, хоть забегай. В кровати это переросло в трагикомедию,
и Арек отказался от поползновений. Не хотелось портить себе последние часы жизни.
Но когда он проснулся в холодном захламленном домике, перебрал в памяти события прошлых суток и определил состояние, как сносное, — руки-ноги двигаются, сердце не сбоит — захотелось взять свое, немедленно, здесь и сейчас. Ровное ды-
хание Саши, щекочущее шею, ватная снежная тишина, окутав шая окрестности, одновременно успокаивали и тут же напоминали:
этот островок спокойствия в любой миг могут взять штурмом.
Эрлих — непонятно от каких щедрот — подарил ему еще одну отсрочку. А раз необъяснима причина щедрости, значит можно ждать любой подлянки. А ну как пустит по следу кого-нибудь из полицейских псов, чтобы прикончили по-тихому?
Надо было ловить мгновение, и Арек пошел на штурм заветной крепости, сдерживая желание ворваться одним движе нием и стараясь получить удовольствие от подготовки.
Алек сандер вяло возмущался, а потом вынырнул из дремы —
понятное дело, проснешься, когда член в задницу засунули — но
орать и вырываться не стал.
Арек размеренно вбивался в покорное тело, машинально дрочил любовнику и не мог отделаться от привкуса легкого разочарования. Крепость пала, длительная осада и хитроумные планы принесли свои плоды. Вот только эти плоды по вкусу
не отличались от тех, которые мешками продавали на сельских ярмарках.
Разумеется, сообщать об этом Саше он не собирался. И,
кончив, вернул должок, приласкав старательнее, чем обычно —
аж глотка онемела от усилий.
Потом они кое-как помылись — пришлось ждать, пока наг-
реется вода, поели и снова завалились спать. В очередной раз
прислушавшись к себе, Арек досадливо отметил, что слишком
рано включился в активную жизнь, не отлежался хотя бы по-
ложенных суток, и тут же напомнил себе о быстротечности
вре мени. Задремывая, он задал себе вопрос: «Не зря ли?..
Не слишком ли высока оказалась цена: позор, грядущий
суд, последние дни жизни в изгнании? И все это ради того,
чтобы добиться доверия, которое не исчезнет, но перестанет
быть значимым через неделю?». Подумал, запустил пальцы в
растрепанную шевелюру Александера и решил, что ни о чем не
жалеет. Нет, ни о чем...
К утру выяснилось, что затраченные на секс усилия бы-
ли чрезмерными. Арек толком не выспался, плавал на мут-
ной границе яви и дремы, открывал глаза, смотрел на ярко
освещенный дверной проем — Саша заботливо оставил вклю-
ченным свет в подобии кухни, и вздрагивал от плывущих
перед глазами темных пятен. Пятна складывались в силуэт,
возникавший в проеме, и рука тянулась сотворить заклинание. А
ну как подкрался враг?
Полусон или почти бдение протянулось до рассвета.
День — яркий, солнечный — принес некоторое облегчение. С
груди убрали каменную плиту, мешавшую вздохнуть, и Арек,
наевшийся таблеток из аптечки, согласился выйти на улицу.
Просто посидеть, полюбоваться заснеженными окрестностями
и черными силуэтами деревьев.
Александер не позволил ему дойти до лавочки — отнес,
усадил на свернутую куртку, присел на корточки, взял ладонь в
ладони и спросил:
— Может быть, я куда-то съезжу, что-то привезу? Где-то же
можно ваши лекарства купить... у тебя вид такой... страшно мне!
— Скоро отпустит, — пообещал Арек. — Это расплата за жадность. Придется перетерпеть.
Услышав слово «жадность», Саша усмехнулся, и это подтолкнуло к замечанию:
— Судя по тому, что ты спал и похрапывал, кошмары после моей жадности тебя не преследовали.
— Нет. Случившееся меня не потрясло. И — нет, я не хочу от тебя прятаться.
На этом разговор утих. Они просидели на воздухе около
получаса, пока мороз не загнал их в комнату — солнце солнцем,
а весна почти как зима. Потом ели в кухне, отогреваясь у печки,
долго пили чай и болтали обо всем подряд. Александер начал
расспрашивать о татуировках — объяснил, что не раз слышал
о связи между рисунком и воинскими заслугами, и потребовал
подробностей. Подробности Арек продемонстрировал собст-
венным телом, и они плавно переместились на кровать. Не для
секса — Саша водил пальцем по завиткам, внимал рассказам
о тягомотине службы и редких подвигах, уточнял те или иные
термины, спохватывался, накидывал ему на плечи плед и снова
стягивал, исследуя узор.
— А разжалованным — зачерняют куски. Раньше за опре-
деленные преступления выжигали раскаленным желе зом, —
вспомнилось, что публичное признание связи с туземцем как
раз в такую категорию и попадало, и захотелось прикусить язык.
Арек поморщился и продолжил: — Но сейчас век гуманизма.
Только зачерняют. Не выводят, потому что тогда будет непо-
нятно, что ты преступник.
— Если Эрлих добьется смягчения приговора?..
— В любом случае лишат и браслетов, и заслуг. Скорее всего,
конфискуют имущество. Ну, в тюрьме-то мне ничего из этого не
понадобится.
— Мне жаль...
— Молчи.
Вечером, во время ужина, они опять вернулись к «запретной»
теме. Александер посетовал, что толком не успел рассмотреть
клуб, да и Эрлиха тоже — от страха.
— Я вообще боялся... а Вильхельм этот аж до дрожи в коленях напугал, когда из-за столика выскочил.
— Правильно боялся. Если бы не Эрлих... не ушли бы, сам видел. А Хельма понять можно. Он любит мужа, предан ему,
как выкормленная служебная собака, и готов уничтожить
любого, кто причинит ему вред. Я — это еще мягко говоря! —
поставил Эрлиха в неловкое положение. Ему пришлось запят-
нать репутацию, чтобы спасти мне жизнь. И тебе тоже. Я
привел тебя в клуб, как гостя. И оскорбил всех членов клуба,
которые когда-либо приводили туда гостей, поставив их мужей,
свояков и родню на одну доску с туземцем. Кстати, я даже не
нарушил правила — пункта, запрещающего приглашать ту-
земцев в клуб, нет. Никому такое просто в голову не придет.
Ты видел, как быстро отреагировала часть тамошней публики?
Это те, кто уже получил — от Рихарда, или от товарищей —
видеозапись, и покопался в подробностях скандала. Такие
новости распространяются быстро. И многие уже знают о твоем
сходстве с Грэгом. Было кому рассказать... Увидев тебя, самые
