не уважали, Ковбой тогда прям при нем начал Лизку лапать, но Немец сказал, чтоб оставили. Девок, вон, говорит, навалом. Ковбой и отстал. Не захотел с Немцем ссориться.
— Ясно, — пробормотал я ставя плюсик напротив имени Башки. — Дальше. Лысый?
— Козел он! — вспыхнула Белка. — Ещё хуже Ковбоя. Только, что раненый. Сил ещё не особо у него…
— Понятно. Борщ?…
В общем, прошелся по всему списку. Что странно. Многих парней, даже когда про них нечего было особо сказать в их защиту, девчонки были готовы простить. А вот тех двух девчонок, о которых они упоминали в самом начале — нет. Они вызывали в них просто какую-то животную ненависть. В этих двоих они были готовы вцепиться чуть ли не зубами и когтями… Похоже, попадись они им в руки, и девчонки разорвут их на части. И это тоже придется учитывать в своих планах.
Нет. Всё-таки мне никогда не понять этих женщин! Особенно девочек-подростков. Эти парни насиловали их, брали, не спрашивая их согласия, а они все равно умудряются находить в них что-то светлое! Уму непостижимо. «Не бил. Жалел. Кормил». Какое всё это имеет значение на фоне главного насилия? Оказывается — имело. Самую большую ненависть в них вызывали даже не самые отъявленные садисты и мучители из парней, а другие девки. Которые возвысились за их счет. Которые унижали их. Но если тем же самым занимались парни — они готовы были объяснить это загадочным (для них) мужским характером. И пусть не простить, но принять как данность. А вот поведение своих же товарок они не понимать, не принимать не собирались.
И, кстати, есть идея… Не очень красивая, но, пожалуй, самая действенная в этой ситуации. Остается только подтолкнуть девчонок в нужном направлении, чтобы они сами "придумали" этот ход. Пусть со стороны это смотрится как трусливое перекладывание принятия решения на самих девчонок (что уже было со мной, когда освобождал Малинку), но, на самом деле это будет моё решение, которое они примут за свое. Манипуляция? Да.
— Ну с парнями все ясно… Кстати, тогда уж вам задание — всех, кого вы считаете своими… Кого считаете достойными, заманивайте к себе в дом и не выпускайте их на улицу, что бы там не происходило. Скольких вы там насчитали за своих? Четверых? Пятерых?
— Ну, не знаю… — неуверенно протянула Белка. — Может кто из наших и ещё кого достойным посчитает.
— Короче, всех кого вы посчитаете нужным спасти, заманивайте к себе. Врите им что хотите. Обещайте что угодно, но чтоб под ногами они не путались когда придет время.
— Хорошо, — не очень уверенно согласилась Белка. — А если кто из них будет в наряде? Они же по ночам сторожат, от нападения колхозанов.
— Ну значит тем не повезло! — зло отрезал я. Но увидев как вытянулись их лица, смягчился. — В безоружных стрелять все равно не будем. Патроны дороги. Ну может дрыном по хребту получат такой и все. Но это только те, что будут в карауле. Все остальные должны быть именно у вас. Не знаю уж что вы им там пообещаете. Оргию организовать или ещё что, но, чтоб они на улице не появлялись. Хотите — свяжите их, хотите — расскажите что к чему. Но только после начала штурма! До этого ни звука! Понятно?
— Да. Мы понимаем.
— Ну вот и хорошо. Теперь дальше… Что думаете делать с этими двумя? Коброй и Резиной?
— Убить их! Пристрелить как собак! — ух как запылали глаза у девчонок! Да уж. Юность порой излишне категорична в своих желаниях. Только юные умеют так любить и так ненавидеть. Это с годами их чувства притупятся, а пока вон какой фонтам эмоций! — Повесить их! Вот натурально взять и повесить!
— Можно и повесить, — вроде как задумчиво протянул я. — Провести суд. Заслушать все доводы, а потом взять и повесить… Кто только вешать будет? Петлю на веревке вязать? Табуретку выбивать из-под ног?
— Ну… Не знаю, — девчонки смутились и запереглядывались. — Кто-нибудь…
— А-а-а-а, — понимающе протянул я, — то есть, опять все самое "приятное" мне?
— Ну-у-у… Можно просто выгнать их… — явно неохотно предлагает Вита. Пускай уходят куда хотят.
— Ага. Типа другая крайность. Простить и все?
— А что ты предлагаешь?
— Я? — деланно удивляюсь. — Я ничего не предлагаю. Я слушаю, что вы предлагаете. Да, я могу и пристрелить их, и, даже, и повесить. Да, неприятно, но если они действительно столько натворили, как вы говорите…
— Мы не врём!
— Если они действительно всё это натворили, то такое наказание им даже мягким будет. Сколько они вас истязали? Три недели? Изо дня в день… А вы им несколько секунд мучений и всё? Как-то слишком гуманно, мне кажется.
— Да. Вот бы и их тоже в рабство продать! К цыганам! Пусть те их тоже каждый день табуном пользуют! Вот это было бы справедливо.
— Ну где я вам цыган найду… — вроде как в раздумьях протянул я, в глубине души радостно говоря: "Йес! Все получилось!" — Хотя, если подумать, то что-нибудь сообразить можно… Ладно. Идите. Отдыхайте до вечера. К ночи пойдете к своим. Этой ночью все решится. В общем вы свою задачу уяснили. Всех, кого спасти захотите — к себе в дом заманите. И не выпускайте наружу ни при каких раскладах. А я пойду думать, как все провернуть. Ступайте.
Было ли мне стыдно? Да. Без сомнения. Я сам себе был противен. Тоже мне… Нашел себе оправдание. Это не я так решил. Это они как пострадавшие такое наказание выбрали. А то, что к этому решению я их подталкивал — это не в счет. Уж куда честнее было бы признать — да, это я так решил и так поступаю. Да, некрасиво, да- подло, да, мерзко. Но прикрываться фиговым листочком якобы чужого решения просто трусливо.
Тяжело вздохнув я нашел взглядом Эльбу и хмуро кивнув ей встал из-за стола.
— Едем!
— Куда? — с опасением спросила девчонка
— На заправку. Куда ещё-то?
— Ты хочешь?… — у Эльбы в немом ужасе распахнулись глаза
— Да! — резко бросил я, мучительно скривившись. — Союзники нам ночью понадобятся. А пара вполне взрослых парней с автоматами может решил кучу наших проблем… А чем мы можем их ещё заинтересовать кроме девок?
— Как-то оно всё…
— Я знаю! — пожалуй, излишне резко оборвал я её. — Это политика. Ты же слышала, небось, что политика грязное дело? По любому — слышала. Но не воспринимала. Для тебя это были просто слова. А теперь вот заглянула в реальную политику. Пусть и местечкового порядка. Как оно тебе?
— Это… Это… — никак
