У выхода из Твердыни я остановился. Голова кружилась. Вот если и меня там, в большом мире, больше нет, то весь план это какой–то стрёмный путь самурая.
— Пренебречь, вальсируем, — сдавленно произнёс я, шумно выдохнул и вывалился из подземелья.
На мою удачу айвалонцы и светлолесцы обосновались в самой крепости. Не пришлось метаться по полям в поисках игроков. Влетев в их расположение, я гаркнул.
— Кто ресать может?
— Как успехи, Петросян? — не ответил Жиробас. Он развалился в тенёчке, падающем от стены. Осклабился, — Всех убили?
— Нет времени объяснять! Шпалерная? — я забыл имя хилера из Светлолесья. — Ты ведь умеешь?
— Разумеется.
— Тогда срочно нужно сделать вот что, ребята. Я хочу умереть. Страстно. Мне нет места в этом жестоком мире. Поэтому меня нужно грохнуть. Потом реснуть. Потом грохнуть. Потом реснуть. Не слушать моё нытьё, не слушать вообще ничего? что я буду при этом говорить. Ресать и убивать, ресать и убивать. Пока я перестану ресаться.
Что я несу. Опомнись, Егорка! Время уходит. Давай по делу.
— Ты больной? — подала голос Клюка.
— Больной. А ещё я шовинист! Сексист! Место женщины в постели и на кухне. Лучше всего если постель на кухне. Убей меня, пожалуйста. А ещё — Стас Михайлов — говно. Или кто сейчас у дам модный исполнитель? Даня Милохин?
Да мля, заткнись уже!
— Прекрати поток сознания, — согласилась с моим внутренним мнением брюнетка. Мягко поднялась с места. — Объясни для чего.
— Я могу выйти из игры. Уже один раз выбирался, но он меня засунул назад. Сейчас он занят и точно не сможет помешать. Понимаете? Я вскрою другие капсулы. Их там много, я видел.
— Как? — не понял кто–то. — Что значит выбирался?
— Каком кверху! Хватит уже! — взъярился я. — Режьте.
Клюка кивнула, подошла ближе.
— Ради благого дела, конечно, — сказала она. Кинжал вонзился мне в горло. В рот хлынула кровь.
— Настя! — крикнул кто–то.
— Стоять, — прервал недовольного ещё голос. — Делайте как он сказал.
Смерть пришла быстро.
— Ещё, — сказал я, открыв глаза. Шпалерная, закончивший воскрешение, опустил руки. Рядом присела Клюка.
— Признайся, — вяло сказал я онемевшими губами. — Тебе это нравится.
Она молча воткнула кинжал мне в горло. Теперь смерть пришла быстрее.
На четвёртый раз я попытался защититься, инстинктивно. Но руки кто–то перехватил. Перед плывущим взором опять появилось лицо Клюки. Девушка смотрела твёрдо, но в глазах что–то изменилось. Там появилась… Жалость?
На шестой раз я едва не сдал Кураж, потому что воздуха не хватало. Царапая пальцами камни, я перевернулся на бок, прохрипел:
— Не надо… Минутку… Дайте…
Сталь заткнула слабый возглас.
И снова.
И снова…
В ушах бурлило, звенело, и истошно пиликало. Мир растворялся. Голоса раздавались глухо. Клюку заменил Файтер. Я не мог дышать. Пытался вырваться, но вяло. Тело не слушалось. Руки ноги дрожали.
Хватит… Хватит. Я больше не могу. Я больше не могу. Не работает. Это не работает!
— Кураж!
Слабость и ужас не ушли. Запихивая в себя воздух жадными глотками, я дёрнулся, поворачиваясь на бок. В животе и горле царапнуло.
— Кураж… — сиплый и слабый голос казался чужим. Голова стукнулась обо что–то. Изнутри поднялась волна тошноты. Сердце остановилось. Я панически рванулся, вновь ударившись шлемом о крышку капсулы. Слабо плюхнулся обратно. Нос саднило. С трудом подняв руку, я нащупал какую–то трубку. Потянул её. В груди защекотало, словно мне посчастливилось поковыряться в носу, и зацепить королеву всех козявок, пронизывающую всё тело и теперь решившую выйти.
Вытащив мокрую трубку, я сипло задышал. Скинул шлем. С трудом нашёл кнопку открытия саркофага. С шелестом та распахнулась. Повеяло холодом.
Получилось… Но, по–моему, сейчас я сдохну.
Руки и ноги почти не слушались. Мокрый от пота, зажмурившийся, чтобы не сойти с ума от кружащегося перед взором ангара, я перевалился через край капсулы и сполз на пол. Сел, часто–часто дыша, прижался спиной к опоре. Осторожно приоткрыл левый глаз. Мир накренился, но кое–что полезное увидеть я успел.
Горло жгло. Надо двигаться. Надо двигаться.
Вцепившись взглядом за соседнюю капсулу, я пополз к ней. Расстояние плёвое. Метра два, не больше. Но сейчас это было сравни километрам. Как люди, выходя из комы, потом целые города от зомби очищают?
Ноги почти не держали. Не знаю, каким чудом мне удалось подняться. И сколько времени на это я потратил. Но получилось. Пальцы нашарили кнопку открытия. Саркофаг распахнулся, явив пустоту.
Блядь.
Я повернул голову налево. Затем направо. В трёх метрах от меня стояла женщина.
— Помогите…
Она отшатнулась, мотая головой. Прикрыла рот руками. На пол упал металлический поднос с какими–то тюбиками, который несла незнакомка. Размотался, в падении, бинт. Запахло медициной.
— Ладно… Сам справлюсь, — просипел я и, еле передвигая ногами, направился к соседней капсуле. Удары сердца чувствовались по всему телу, будто оно и было сердцем.
В следующем саркофаге лежал человек. Щёки впавшие, всё тело в чёрных пятнах. Рёбра проступали, как у узника концлагеря.
Шшшшш — открылась крышка.
— Нет, — рядом оказалась женщина. — Нельзя! Нельзя!
— Мы должны… выбраться, — с трудом сказал я. — Мы… можем.
Она оттащила меня от капсулы. От неё пахло давно не мытым телом, но это был настоящий запах…
— Отпусти, дура.
— Он всё увидит. Он придёт и сделает хуже. Нельзя…
Я оказался у своей капсулы, упёрся в неё руками, ненавидя себя за слабость.
— Нет… — прошипел. — Нет!
Напор женщины усилился. Наверное, впервые я был яростно против того, чтобы кто–то из прекрасного пола так настойчиво тянул меня в койку. Вяло отмахнувшись, вырвался. Упал на пол.
— Будет только хуже! — жалобно и полушёпотом воскликнула она. — Он всё видит!
— Насрать, — я пополз по грязному полу в сторону следующей капсулы. — Лучше сдохнуть… чем так… лежать.
У саркофага я ткнулся лбом в пол, собираясь с силами. Затем поднялся, открыл крышку. Бледный, заросший мужчина. Господи, как же убого мы выглядим…
— Он не сможет ходить, — сказала женщина, вновь оказавшаяся за моей спиной.
— Тогда покажи кто сможет… Или только… злорадствовать можешь?
Она испуганно посмотрела в глубину ангара.
— Бояться — глупо, — выдавил я из себя. — Кого последним… привезли? Не хочешь помогать — так хотя бы покажи. Скажешь, что я тебя… вырубил. Ударить тебя… для достоверности?
Женщина вцепилась себе в волосы, промычала что–то. Замотала головой.
— Просто… покажи!
Она развернулась и побежала прочь, пробегая через конусы света от висящих под потолком ангара фонарей. Я проводил её взглядом, перевесился через борт капсулы и скинул с лежащего шлем. Услышал сдавленный всхлип, отвалился от саркофага и пополз к следующему.
Мне удалось открыть ещё два, прежде чем меня скрутила боль в животе, и я скрючился на приятно холодном полу. Изнутри накатила волна тошноты, и меня вырвало желчью. Отдуваясь, я понял, что больше не встану. Боль чуть утихла. Нет, определённо, в игре мне нравилось больше.
Позади послышались шлепки босых ног. Кто–то тронул меня за плечо.
— Ты живой, приятель? — сипло спросил мужской голос.
— Вытаскивай всех… — вяло ответил я, проваливаясь в темноту. — Всех…
— Слава! — послышался женский вскрик. — Слава!
— Я здесь, — громыхнуло над ухом.
Рядом оказался кто–то ещё. В нос ударило резкой вонью нашатыря. Чужая рука приподняла мою голову, и губ коснулся пластик бутылки. Вода отдавала каким–то лекарством. Нутро сжалось, будто желая вернуть дары обратно, но сдалось.
— Сейчас станет легче… — сказала женщина. Та, что так боялась, что «он всё видит».
— Егор? — раздался чей–то голос. — Ты?
Рядом со мною появился ещё один человек. Меня приподняли, усадили на пол. Женя… Какая у нас с ним разница в заточении? Неделя, две? Ему явно было не так хреново, как мне.
