— Ну, и как это, чувствовать себя героем?
Жрица прижимала меня к холодной стене ванны, по её телу пробегали волны света. Меня одарили жадным поцелуем. Её язык переплёлся с моим, а ногти впились в спину.
— Сложно сказать. Если честно, уже тошнит. Какие-то слишком завышенные ожидания…
— А так?
Девушка опустилась передо мной на колени. Потоки горячей воды били со всех сторон, ванную заволокло паром.
— О… так уже лучше… О… что ты там…
Из груди вырвался стон. Не успел я окончательно утонуть в этих ласках, как девушка оторвалась от своего занятия и снова стала на ноги. Она сплела свои пальцы с моими, скользя обнажённой грудью по моей груди, а потом поднесла мои ладони к своему лицу. Система что-то сообщала про эмпатогены, но я усилием воли погасил все надписи.
Я сжимал лицо девушки и покрывал его поцелуями. В голове билась мысль: интересно, а что же происходит между нами?
— О чём задумался?
— Да вот, интересно, мы встречаемся?
Лизи рассмеялась, и наши губы снова переплелись.
— Это предложение?
— Допустим, да?
— Тогда… Тогда я разрешаю тебе войти!
Мои руки скользнули по телу девушки вниз.
— Не так! Войди так, как умеешь ты один. Соедини наши нервные системы. Я знаю, ты можешь.
Лизи снова прижала мои ладони к лицу.
— Недавно я так заставлял одного плохого парня разорвать себе хлебало.
— А ещё довёл до оргазма девушку в медцентре одним поцелуем. Я потом пришла к бедняжке и поговорила.
— И к каким выводам пришла?
— Это не имеет значения. А важно другое. Твоё тело не есть ты. Твой разум не есть ты. Это лишь блики на стене. Мы лишь потоки звёздного ветра. Из вечности в вечность. Пойми что ты есть. Действуй. Я покажу дорогу. Я нашла её, сегодня, когда кровь бога едва не сожгла меня.
Я снова поцеловал подругу, и из моих пальцев выстрелили тонкие синие нити. И не только из пальцев. Нити моей воли прошли сквозь кожу и нежно оплели нервные узлы, скользнули в позвоночник…
Глаза Лизи закатились, и она впилась в меня поцелуем, а руки до хруста сжали ребра.
А я ощутил сразу всё: свои руки, её руки, свои губы, я словно сливался в поцелуе сам с собой, и эти ощущения были… Я ощущал, как Лизи ощущает меня, как я ощущаю её…
Тонкие нити вышли из языка и проникли в мозг. Ощущения, запахи, вожделение — этого всего стало двое, разум бился в сладких конвульсиях, это был не секс, нечто иное, нечто большее. Мы срастались, и вся девушка стала для меня как новый орган восприятия, и я стал для неё тем же…
Спустя вечность я очнулся от собственного крика наслаждения. Я лежал на полу ванной, Лизи оседлала меня, сжимая бёдрами. Наши тела не просто сплелись. Сотни нитей соединили нас тонкими струнами, и сейчас эти нити вибрировали.
— А теперь пожелай, чтобы я стала тобой, а ты стал мной…
Я чувствовал, как произношу эти слова и слышал их странным эхом внутри собственного я, а потом моё тело подчинилось этой общей воле, и я рывком перенёсся в тело жрицы и взглянул на себя её глазами.
— Нравится целовать себя? Нравится быть кем-то ещё? — я слышал свой голос и мои… её руки ласкали её моё… её тело…
Снова поцелуй, это было не сравнить ни с чем, целовать себя…
На меня накатила чужая память, чужие мысли, чужие сны, они сливались со мной на мгновения и уносились прочь, я бился в оргазме чужого тела, чужой жизни, но этот поток не растворял меня как тот страшный свет, что недавно едва не выжег мне мозг. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждая ласка, каждая чужая мысль, чужое воспоминание делали меня чуть больше. Не близость — слияние.
Мы исследовали тела друг друга, я смаковал чужие эмоции как изысканное лакомство и сам был им, жрица была мной, а я был ею, мы то сливались, то разлетались по разным углам, чтобы снова слиться.
— Как ты ощущаешь себя, Кель Хендрикс?
Я с трудом разлепил глаза, тело мелко трясло, казалось, оно до сих пор содрогается от бесконечного оргазма. Мозг выбросил в кровь эндорфины, и я рассмеялся безумным смехом абсолютно счастливого человека. Хохот давил меня, а по мокрому лицу текли слёзы. Лизи, что до сих пор лежала на мне, испытывала то же самое. Её улыбка просто сияла, а тело равномерно светилось, сразу всё.
— Кажется, я нашёл то, ради чего стоит лететь на эту станцию. Что… что это было?
— Жуткое оружие плюс самый сильный наркотик для человеческой психики — абсолютное доверие. И немного биохимии.
— Если боги трахаются, то они делают это именно так!
Я наконец облёк эмоции в слова.
— Помни, кто ты такой, Живой.
— Теперь я действительно Живой. Если я смогу оцифровать этот опыт, запихнуть его в чип, то Солнечная система вымрет, к хренам! А ты… Не первый раз у тебя такое?
Я попытался вернуть себе прежний градус цинизма. Но выходило так себе. Я уже не мог воспринимать жрицу как раньше.
— Первый. Или ты думаешь, я каждому парню позволяю запустить мне в мозг нервные окончания? — девушка улыбнулась и наконец оторвалась от меня.
— А вообще много таких умельцев?
— На станции? Полно. Но все с отрицательной человечностью. Тут много смертников, но недостаточно чтобы пройти по всем возможным путям. А в обитаемом космосе… там чудовищ сжигают солнечным светом. Гордись, ты уникален. И мне, кстати, пора.
— Куда?
— Исправлять последствия катастрофы.
— А нас благодарные выжившие на вилы не подымут? Или тебя?
— За что? За то, что они хлебали твоей крови? Каждый причастился добровольно. Чем прекрасно Око Титанов, мало кто тут перекладывает ответственность за свою жизнь на окружающих. Идеальный выбор.
Я только хмыкнул и попытался натянуть на себя ошмётки одежды. Из всей амуниции никак не пострадала лишь пара системных пистолетов в полимерной кобуре, которая маскировалась под натуральную кожу, да десяток сменных барабанов к оружию.
— Идеальное место для тех, кто знает, что свобода выбора лишь иллюзия, и умеет строить замки на песке, да, крошка?
— О чём ты?
— О том, что нельзя пережить определённый опыт и остаться прежним. Идеальное преступление. Человек сталкивается с последствиями, а кто может предсказать последствия, рулит социумом. Осы, в которых тыкают палочкой. А ещё можно подписать жертву манипуляции к соучастию. Расскажи жертве про то, что будут последствия, и иллюзия выбора станет полной. Только никто не спрашивает, а какие ещё варианты существуют кроме лучшего?
— А если жертва манипуляции и тот, кто дёргает за ниточки — одна и та же личность? Что это? Преступление, или все же выбор? — Лизи лукаво улыбнулась и стала надевать на себя чулки из прозрачной ткани. На ней уже были такие же трусики.
— Алиби!
Я всмотрелся в одежду:
Элизабет Гольдштейн
Аудитор
Отладочный модуль
Съедобна
Фокус внимания сжался в точку. А потом ещё раз. И ещё раз. Я увидел, как на поверхности кожи девушки, на тонких волосках, набрякают крохотные капли, в которых копошатся машины, они соприкасаются с тканью и начинают впитываться, преобразовывать материю.
— Любуешься?
Девушка призывно изогнулась.
— Да, стараюсь насмотреться, заранее.
— Ну, пожалуй, хватит…
Надпись пропала, а девушка снова в моём восприятии потеряла всякие опознавательные знаки. Из необычного только нарастающая одежда.
— А… А что это?
— Всего лишь ещё одна тайна, Кель, — жрица щёлкнула меня по носу.
— Так, погоди… Всего один вопрос. А сколько ещё существует технологических эпох?
— Всегда на одну больше, чем ты можешь заметить! Я смотрю, ты осваиваешься с подарком.
— Ты про что?
— О том, что нельзя пережить определённый опыт и остаться прежним. Идеальное преступление.
Лизи открыла дверь ванной и вышла. Я остался пялиться в стену в глубокой задумчивости. Шутку я понял, но выводов было слишком много, чтобы им верить.
Ради интереса я взял системное оружие и внимательно рассмотрел, нет, не сами револьверы, а кобуру. Уж очень интересный вышел трюк. Фокус взгляда послушно сузился, и после трёх увеличений системная надпись изменилась, когда я разглядел атомарную структуру вещества, из которого сделан материал.
