Я оторвал от нее взгляд и огляделся.
— Это Секция Тек?
— Ну что вы! Это Секция Грин. Здесь все с ума сходят по экологии и природе.
— Это заметно, — пробурчал я. — Тут даже небоскребы выращивают как деревья…
— Ничего похожего на Поганое поле, — заявила Кира, и я мысленно с ней согласился. Габриэль сравнивал Секцию Грин с Поганым полем. Ничего подобного.
— Возможно, вы видели не все Поганое поле, — вежливо предположила Ива. — На самом деле оно очень большое, хотя и не занимает весь мир.
Эти слова тотчас напомнили мне надпись в мусоровозе.
— Зачем вы написали об этом в гарбовозе? — спросил я. — И зачем спасли меня?
— Мы тайно оставляем такие послания во всей технике, что поступает в Вечную Сиберию. И делаем это, чтобы люди знали, что есть иная жизнь. Они имеют право на это знание.
Я едва сдержался, чтобы не возвести очи горе́. Слышали мы о правах на знание… А что толку от всего этого? Если бы Даша-повариха наткнулась на эту надпись, что она сделала бы? Как поступила? Немедленно принялась бы искать земли, свободные от Погани? А что сделала бы Аня-комбайнерша? Уж она-то наверняка видела эту надпись внутри своей машины. Обе как сидели в своем зачуханном Посаде, так и сидят и поныне.
Ива точно прочла мои мысли.
— Работаем на количество, — пояснила она. — Кто-нибудь когда-нибудь да отреагирует. Как ты. А спасли мы тебя, потому что руководствуемся бинарной моралью, как и вы двое.
По мнению Габриэля, “такие заскорузлые бинары”, как мы с Кирой, только и умеем, что использовать друг друга. Я тогда не понял этой фразы.
— Что это значит? И кто это “мы”, которые спасли меня?
Ива жестом пригласила сесть за стол. Мы с Кирой послушались, оставив баулы на краю “парковки”. Ива присела напротив нас.
— Нас несколько… — сказала она. — Но вы будете иметь дело в основном со мной… — Она наклонила голову, прислушиваясь к чему-то. — Габриэль совершенно точно потерял вас, так что у нас есть время побеседовать.
— Опять философские разговоры? — вздохнул я. — О бинарной и небинарной морали?
— Истинная философия — вещь сугубо практическая. Практичность и нелюбовь к философии — это тоже жизненная философия.
Взгляд сиреневых глаз на мгновение расфокусировался. Ива кивнула кому-то невидимому для нас.
— Пора объяснить, зачем мы спасаем вас. Габриэль Буфспик следует официально принятой в большинстве Секций секулярной небинарной этике. Согласно этой этике нет добра или зла, хорошего или плохого, как это было во всевозможных этических доктринах прошлого. Нет бинарного взгляда на жизнь. И нет запретов.
Так, значит, бинарность в данном случае отношения к гендерам и сексуальным ориентациям не имеет…
— А запрет на насилие? — спросила Кира.
— Этот запрет распространяется лишь на граждан Росс всех каст и принятых мигрантов. А вы двое не прошли процедуру трансграничного перехода. Габриэль провез вас на туристическом поезде в обход контрольно-пропускных фильтров. Это, конечно, ускорило ваше прибытие в Росс, но лишило статуса принятых мигрантов, а соответственно, всех прав, в том числе защиты от насилия.
— Вот он козел! — в сердцах выпалил я.
— Да, козел, — не спорила Ива. — А может быть, он был просто честен и не учел всех юридических деталей.
— Учел, еще как учел! Утром он заявился с симботами — вы сами это знаете!
— В катехизисе о ненасилии есть много уточнений, — сказала Ива, — которые при желании легко обойти. Наверное, если он уверен, что твоя психика нестабильна, он имеет право обездвижить тебя или запереть в помещении против твоей воли. Но не дольше, чем на двадцать четыре часа, в течении которых он обязан вызвать медслужбу.
— Брехал он что-то о моей нестабильности, — проворчал я.
И подумал: не так уж он и далек от истины. Я — человек психованный, это факт.
Ива сказала:
— В любом случае Габриэль выкрутился бы, если б на него взялись Секуляры. Он более полувека занимается кураторством, опыт есть.
— Более полувека? А сколько ему лет-то?
— Около девяноста.
Я присвистнул:
— Неплохо сохранился дед! Поэтому вы и назвали его старым лжецом?
Эльфийка кивнула.
— В Росс средняя продолжительность жизни — около ста тридцати пяти лет. Он не слишком стар, но и не молод.
Я постеснялся спросить, сколько же лет самой Иве. По виду — не больше двадцати пяти. А по факту может быть и полтинник. Лучше не знать…
Глянул на ее заостренные ушки. Явно не накладные. Тогда пластическая операция? Вот извращенцы! Если у нее подкорректированные уши, то, вполне возможно, что и остальная внешность не совсем природная, так сказать.
— Вы начали объяснять про небинарную этику, — напомнила Кира не без интереса.
— Да! Этика и личные свободы взаимосвязаны. Чем больше в обществе моральных запретов и табу, тем меньше в нем степеней свобод. А чем меньше свобод, тем меньше возможностей для развития личности в частности и общества в целом. То есть этика и мораль в своих строгих формах тормозят прогресс и приводят к конфликтам между консервативной и прогрессивной частями общества. Когда-то жесткая религиозная мораль в Европе приводила к гонений ученых, врачей и первооткрывателей…
Я блеснул эрудицией:
— Инквизиция.
— Республика Росс около ста лет назад отказалась от разделения в своей секулярной этике от разделения на добро и зло. Эти категории всегда были сугубо субъективными, а граница между ними всегда сильно размывалась, что приводило к разнообразным спекуляциям и перегибам.
— Если некий человек массово убивает людей, — сказала Кира, — которые ему ничего не сделали, а просто ради своих убеждений, наверное, религиозных, то он — террорист. Если же он делает абсолютно то же ради государства, то он герой.
— Да, категории добра и зла определяли статус людей, вешали на них ярлыки в соответствии с основной пропагандистской парадигмой. В позднюю капиталистическую эру самым мощным источником пропаганды и бинарной этики было государство. С помощью этой этики оно манипулировало людьми, кидало их в топку войны или заставляло терпеть непомерные налоги. Но с развитием всемирной Сети на первый план выступили так называемые лидеры мнений. Кое-кто называл их нетократами, мы же называем Изъявителями. Вокруг них формировались популяции людей — подписчиков или фолловеров, которые не создавали мнения, а лишь многократно усиливали те мнения, что продуцировались Изъявителями. При этом фолловеры не сомневались, что именно они генерируют мнение. Это была манипуляция, но гораздо более тонкая, чем в государствах, так как фолловерство — дело добровольное и ты выбираешь Изъявителя по своему вкусу. Причем у этих популяций, иногда крайне обширных, нет географических границ. Таким образом, институт государственности, завязанный на собственных территориях влияния, потерпел крах, а вместе с ним разрушилась эпоха капитализма с его представительной демократией.
— Демократия разрушилась? — удивился я. — А ее-то за что? И что наступило? Монархия?
— Монархия, авторитаризм — это реликт, — сказала Ива. — Они сохраняются, как атавизмы, и иногда бывают довольно сильны и влиятельны. Но при этом остаются тупиковыми и контртенденциозными направлениями развития социума. Дело в том, что демократия работает только в паре с капитализмом. Ни о какой демократии во времена рабовладения или феодализма не может идти и речи, верно? Концепция государства и капитализма аннигилировалась после Четвертой Мировой Войны, или Войны Всех Против Всех. Это была борьба лидеров мнений, Изъявителей, усиленных армиями фолловеров. Каждый человек на планете находил своего Изъявителя и примыкал к тому или иному лагерю. Причем территориально они были разбросаны без какого-либо порядка… Их объединяла Сеть. Фолловеры делегировали Изъявителям право на выражение коллективного мнения — своего рода цифровой мандат. Человечество, которые уже давно глобализировалось не только в экономическом плане, но и ментально, снова разделилось — но на сей раз на группы по интересам… Место проживания перестало иметь значение. Собственная территория, этот феодальный анахронизм, у государств была отнята, и государство исчезло как таковое.
