class="p1">— У меня к тебе собственно два вопроса — произнес я тихо, когда все расселись, благодаря способности глас тени мог контролировать от куда конкретно будет доноситься голос, просто до этого пользовался по максимуму. — Есть ли у тебя предрассудки на счет света и тьмы — чуть было не сказал тени — и посвящение, у какого божества хочешь пройти.
— А что есть свет и что есть тьма — пожал он плечами — дело то не в цвете стороны, а что конкретно делает данный представитель данной стороны. Так и тьма может быть добром, а свет злом или вообще не быть не тем, не другим. И что будет хуже свет творящий зло или тьма творящая добро или безразличие обоих к происходящему.
— Я понял тебя — только философа мне не хватала в команде, не когда не любил эти пространные разговоры про свет с тьмою и добро со злом.
— Да не хрена ты не понял — вспылил вдруг бывший до этого спокойным паладин — как же меня достали эти вопросы о свете с добром и зло с тьмой. А ведь дело в самом человеке и то, как он это все видит, но почему то светлый паладин убивающий «еретиков» выглядит добрым, а темный помогающий людям обязательно творит козни.
— Хе — крякнул я в пустоту — наш человек, а как ты смотришь на то, что бы стать посредине и быть тем, кто станет судить правых и освобождать виновных.
— Может на оборот — тихо спросил аптекарь — а то как то странно выглядит обвинять невиновных и освобождать виноватых.
— А кто сказал, что виновный виноват, а невинный невиновен? — спросил я у него.
— Это-то же не правильно — проговорил паладин, успокаиваясь — быть тем, кто будет принимать решение.
— А чем твое мнение хуже других — удивленно спросил его я — или, кто достоин тогда вершить сие право?
— Боги — пожал плечами паладин.
— А тебе не кажется, что в таком случае они будут наказывать тех, кто им неугоден — подначил я паладина — что правы будут только их последователи.
— А — хотел что-то сказать паладин, но замер закрыл открытый рот и задумался.
— То-то и оно — продолжил я свою мысль — на такую роль может подойти только три кандидатуры. Первый тот, для кого все будут виноваты, но ему придется постоянно доказывать их вину. Второй тот, для кого все буду невиновны, и ему придется доказывать их вину. И третий тот, для кого нет невиновных не виноватых, по другому тот, кому все равно кто будет, так вот третьих большинство, а если быть честными то почти все. И есть только единицы, кому хватило смелости выбрать другой путь, а все почему, потому что все боятся взять на себя ответственность за собственный выбор.
О как завернуло, видать это все, сидело глубоко во мне и тоже давно желало выйти наружу, или найди единомышленников. Но от произнесенной мной речи все собравшиеся погрузились в глубокую задумчивость, мои слова требовали осмысления. Я их не торопил и, судя по выражению лиц, им потребуется еще некоторое время, что бы принять решение, так, что у меня есть пара свободных минут, как раз хватит наведаться к скульптуре в мою честь.
— Ну, вы пока тут думайте — произнес я, направляясь в сторону чердачной двери — я не тороплю тебя паладин, это твой выбор и только ты должен его пройти.
Ответом мне стала тишина и кивок ушедшего в себя паладина. Ну что же от его решения будет зависеть, сойдемся мы или на этом наши пути и разойдутся. А пока посмотрим, что там выбрали в качестве моей образа и выбрался через чердачную дверь прям на площадь, где в предрассветных часах, когда сгущаются самые темные тени, стоит моя статуя.
Притом, что мое зрение в тени и ночи стало почти таким же как и днем, но от статуи я видел только силуэт, настолько сильно она была погружена в тень. Подойдя к ней, почти в плотную не удержался и хмыкнул, а чего собственно я ожидал, ростовую фигуру, отлитую из чистого золота. На самом же деле моим глазам предстала статуя, выполненная в дереве с немногочисленными бронзовыми и медными вставками.
Сама статуя изображала тощую фигуру парня в обносках на босую ногу с обмотанной каким-то тряпьем головой. Сквозь тряпье, были видны только сощуренные, в поиске наступающего врага, глаза. Фигура не стояла с гордо поднятой головой, а была на полусогнутых ногах и спиной, а зажатый в руке кинжал показывал готовность броситься в атаку на врага. Во второй руке был зажат факел, отведенный за спину, который должен был разжечь сигнальный огонь.
Из бронзы были сделаны глаза, а медью сделали оголовье факела. Ну, собственно мне понравилось, но не хватало одной детали, а именно таблички с надписью. Ну как же главный защитник селения и без опознавательной таблички, а потому достал из тьмы верный клинок и подошел ближе к постаменту.
Что бы такого написать — думал я, подкидывая клинок в воздух, он оставлял за собой легкий туманный шлейф. Переведя взгляд с клинка на статую, хищно улыбнулся и, подхватив клинок обратным хватом, приступил к гравировке по дереву.
Я очень старался, а то как-то не хочется испортить единственную статую в свою честь. Так что на короткую надпись у меня ушло порядка получаса, но зато я остался доволен результатом, но на этом еще не все и, вскочив на постамент, приступил ко второй части Мерлезонского балета.
На нанесение нескольких рун на лезвие деревянного клинка в руке стати ушло еще минут десять. И только закончив, отошел полюбоваться своим художеством, но чего-то во всем этом не хватает, точно частички меня самого. Ну, тут было проще всего, подойдя к статуе, приложил одну руку в районе сердца статуи, а вторую руку на клинок. А дальше, дальше должно было быть все просто, просто передать немного своей маны в статую, но я ошибся, немножко не получилось.
Статуя просто вытягивала из меня все силы, сначала закончилась мана, потом поползла энергия. И когда энергии осталась одна единица начали уходить жизни, и только когда осталось последняя единица жизни все прекратилось. Обессиливший просто рухнул на брусчатку площади, а в это время со статуей начались метаморфозы.
Бронзовые глаза налились темнотой и стали излучать потусторонний свет, тоже самое произошло и с факелом. Этот свет не только не отгонял тьму, но и наоборот притягивал ее, создавая область
