уже очень долго, у него нет средств к существованию, а пришёл в Афины лишь потому, что ему больше некуда идти. Он слеп и проклят, за отцеубийство и брак с собственной матерью. И Михаил Михайлович в образе. Зря он бросил театр — вижу, что, даже несмотря на возраст, в нём есть большой актёрский потенциал.
— Наш гость оправдан, государь, — сказал мне Антон Борисович, — несчастьем погублен он — помочь ему твой долг.
У него на лице тоже грим, призванный изобразить равнодушие. Но беда в том, что из меня так себе художник, поэтому получилось невнятно и неубедительно.
— Довольно слов, обидчики спешат, — произнёс я. — А мы, их жертвы, здесь стоим и спорим!
Далее были реплики Корифея и Креонта, после чего начался стасим [28] второй, описывающий битву. Я стоял и нервно курил за самодельной кулисой, потому что мне было непонятно, как так получается — мы уже дали половину постановки, люди устали, а ещё нет никакого результата…
Хор уже закруглялся, поэтому надо спешить.
— Ладно, пляшем дальше… — произнёс я, бросая окурок в урну.
Шуршали листы, вздыхали ничего не понимающие зрители, но надо продолжать. И мы продолжали.
— О наследник Эгея, мы молим тебя! — воскликнула Антигона, то есть Ани.
— Что заботит вас? — вопросил я. — Чем вам могу угодить?
— О, дозволь нам взглянуть на могилу отца! — довольно реалистично взмолилась Ани.
— Я не властен, родные, ее указать. — покачал я головой.
— Что ты молвишь, державный владыка Афин? — почти достоверно вопросила Ани.
Выдерживаю паузу, истинно театральную.
— Ваш отец наказал: не давать никому, — заговорил я, — ни коснуться стопой заповедной земли, ни нарушить приветом святой тишины, что страдальца могилу навеки блюдёт. Мне за верность награда — счастливая жизнь и безбольный покой для любимой страны. Наши речи услышал всевнемлющий бог и прислужница Зевсова — Клятва.
— Если так заповедал он волю свою, мы смириться должны, — склонила голову начавшая переигрывать Ани. — Но на родину нас, в древлезданные Фивы, отправь, чтобы там увели бы мы прочь со смертельной тропы наших братьев, единых по крови.
Я и в этом служить вам готов, и во всем, что полезно для вас и отрадно ему, — ответил я ей. — Новозванному гостю подземных глубин. Моё рвенье не знает отказа.
— Да умолкнет же плач ваш, да станет слеза, — возгласил хор. — Есть для смертных закон: что случилось, того не избегнуть.
И мы уходим со сцены.
За кулисами, я пощупал маску, а затем ощутил чувство, будто моё лицо щекочут тысячи пальцев.
— Ах, твою мать! — воскликнул я, когда моё тело будто бы начало ломать под разными углами.
Под взглядами участников постановки, я завалился на спину и издал что-то вроде хрипа или всхлипа.
Тело моё нагрелось, я чувствовал, как теплеет деревянный пол под моей спиной, а конечности подвергаются спазмам, заставляющим их изгибаться под разными углами.
Ослеплённый калейдоскопом крайне неприятных ощущений, я не увидел, как кто-то подошёл ко мне и попытался снять с меня маску. Раньше маску можно было снять, но сейчас она прилипла к моему лицу намертво.
— Я не могу её снять! — воскликнула Ани.
Собираю остатки своей воли и перебарываю хаотичные конвульсии рук, после чего крепко хватаюсь за маску и сдираю её с себя. Чувствую, как по коже потекла тёплая кровь.
Выдыхаю облегчённо, потому что спазмы и болевые ощущения резко прекратились, ровно в тот момент, когда я сорвал с себя маску.
Поднимаю маску и вижу, что символы в верхнем левом углу изменились, точнее, стали короче.
«II — Тесей, сын Посейдона» — это всё, что там было написано. Снова зелёным цветом, что должно свидетельствовать о «необычном» потенциале.
— Ещё бы, сука… — тихо произнёс я и начал подниматься на ноги.
— Лежи, пока не придёт врач! — придержала меня Ани.
— Я в порядке, — встаю на ноги. — Но масочку надо придержать…
Ажиотаж не укрылся от немногочисленной публики, которая взволнованно переговаривалась где-то на фоне.
— Я верила, что у тебя всё получится, — зашла за занавеску бабушка. — Только, как всегда у тебя бывает, через жопу.
— Кто же, кроме бабушки, поддержит в такие моменты? — патетическим тоном вопросил я.
— Я это говорю к тому, чтобы ты завершил дело, а не «придержал маску», — произнесла Агата Петровна. — Надевай. Маска Тесея — это то, что твоё по праву. Ты должен это сделать.
Так-то она права. Легче всего мне было бы ждать непонятно чего, собираться с духом, обдумывать и взвешивать риски, терзать себя до тех пор, пока не прижмёт по-настоящему… Она меня знает лучше, чем остальные.
Делаю глубокий вдох и надеваю маску.
Только сейчас понимаю, что маска Тесея холодная, потому что изготовлена из серого цвета металла. Это не дерево, как было в случае с маской Наполеона. Это бронза или медь.
Маска жадно впилась в мою кожу, после чего вновь начался нестерпимый зуд.
— Смотрите! — поражённо воскликнул Михаил Михайлович, невежливо тыкая в мою сторону указательным пальцем.
На этот раз, я сумел устоять на ногах, потому что в тот раз упал больше от неожиданности. Ноги, упирающиеся в пол, не подвергались конвульсиям, а руки, как оказалось, взять под контроль довольно не трудно.
Разворачиваюсь и смотрю в зеркало, находящееся здесь специально, чтобы поправлять костюмы и грим. И вижу я некоторые метаморфозы, происходящие с моим телом.
Зуд вызывало преобразование мышц: я никогда не был прямо крепкого телосложения, поэтому сейчас, с большим удивлением, видел, как надуваются объёмные бицепсы, трицепсы, грудная клетка раздаётся вширь, а где-то внутри нарастает ощущение всемогущества.
Туника, в первом приближении походившая на нечто античное, лопнула и открыла вид на бугрящиеся мышцы торса.
— Смотреть здесь не на что, почтенные мужи, — произнёс я и сам удивился.
Удивился я тому, что голос стал заметно ниже и бархатнее. А ещё я, явно, потяжелел килограмм на тридцать и прибавил в росте сантиметров на восемь-десять. Ни капли лишнего жира, роскошная мускулатура, достойная аттических героев — вот это мне нравится в себе.
— Ты в порядке, Дима? — обеспокоенно спросила Ани.
— Раскрывает рот в присутствии мужей, — огорчённо покачал я головой. — Забыла ты, чему учил тебя отец?
— Что ты такое говоришь, Дима? — спросила Ани недоуменно.
— Продолжает рот держать открытым, дерзновенная… — продолжил я. — Ещё одно лишь слово — с тобою сделаю, чего не сделал отец твой, на чьи седины позор ты навлекаешь.
— Это, как я понимаю, образ Тесея, — произнесла бабушка задумчиво.
— Лишь престарелый возраст с уваженьем, стоят между тобой и образцовой поркой, — предупредил я её.
— Дмитрий, снимите маску, — попросил Михаил Михайлович.
— Указывать не смей мне, старче, — покачал я головой.
— Пожалуйста,
