городских ворот. Лакей заверил, что это и так включено в его услуги.
Перемежая свой рассказ вопросами об академии, наш вечерний променад Ханол Ускаский посвятил истории главных улиц города и благородных семейств, за последние века внёсших вклад в развитие города. Когда мы вышли на одну из главных улиц, барон вскользь обронил, что был рад исполнить поручение графа. Завтра утром он выезжает из Трайска и во Фраскиск прибудет под конец третьего дня.
Когда колокол пробил шесть раз, Ханол предложил зайти в один известный ресторан, славящийся выступлениями менестрелей и прочих артистов. Мы разместились на балконе для особ благородных кровей. С него открывался шикарнейший вид на весь зал, дальнюю стену с камином из белого мрамора и подиум, пока что пустовавший. Но когда на нашем столе появилась еда и напитки — на подиум взошёл равнинный эльф в костюме фиолетового цвета со вздутыми рукавами-буфами в широкую полоску ядовитого салатового оттенка.
— О, достопочтенная публика, господа, сударыни, почтенные вельможи и благородные особы, — остроухий перебрал струны то ли лютни, то ли багламы, выдав замысловатый мотив. — Скоро наш прекрасный город утонет в праздничном веселье, — ещё один перебор струн. — Но в наших жизнях были далёкие моменты, когда даже незначительное событие было настоящим праздником. Мы были детьми и горсть орехов в меду считали праздничным угощением.
— Я и сейчас так считаю, — кто-то выкрикнул из передних столиков, вызвав в зале волу смешков.
— Значит, вы тем более обрадуетесь балладе о былом герое, не раз своими славными поступками спасавшем наше благословенное Великими Тонами королевство от множества напастей.
— Яроф-Древодел! — прокричало несколько глоток.
— Да, баллада о Ярофе-Древоделе, — менестрель перебрал пальцами по струнам и нарочито громко прочистил горло. В ресторане как по команде стало тихо, отчётливо слышалось потрескивание только что подложенных дров в камин.
В деревне далёкой, у древнего леса,
Жил плотник один, мастак на словеса.
О-о, крепким же словом заказы он брал, друзей он хвалил и врагов он ругал.
О-о, врагов он ругал, проблем он не знал.
Плотник жену безмерно любил, детей своих обнимал,
А днём брал деревья и облик менял, инструментом как пухом играл.
О-о, искусный тот плотник, колёса и прялки, и кружки, и лапти, он делал всё сам.
О-о, он делал всё сам, в укору врагам.
Однажды зимою, из древнего леса,
На порог его дома упала тень беса.
О-о, слёзы катились безмерным ручьём, жену и детей, он всё потерял.
О-о, он всё потерял, он горе познал.
Исполняемая менестрелем баллада, своим мотивом и мелодией больше подходила прокуренному кабаку с кислым пойлом в кружках — но сидящие в ресторане разумные, в одеждах с вышитыми золотыми узорами, покачивались в такт мелодии. Постепенно кто-то на первом этаже начал подпевать менестрелю, потом ещё и ещё, и вскоре остроухого барда расслышать было сложно. Даже на балконе благородные особы улыбались и едва сдерживали порывы присоединиться к веселью.
Все собравшиеся знали историю Ярофа, потерявшего семью от нашествия скверны, и пустившегося странствовать по миру. Всю жизнь он скитался по землям королевства. Яроф не был воином, но всегда приходил на помощь: где путнику кружку вырежет и тот напьётся; где поможет отремонтировать жернова мельницы, и деревня намелит муки; где старому вояке изготовит новый деревянный протез руки, да такой ладный, что он смог держать в нём кинжал. А под конец жизни, уже став седым стариком, Яроф пришёл в город, захваченный злой напастью скверны и их морщинистыми прислужниками. Они держали город в страхе и морили граждан голодом, не впуская провизию, и согласились уйти только в обмен на рукотворное чудо. Из самого чёрного дерева плотник сделал ожерелье из широких бусин и ночью, стоило луне выглянуть из-за туч, как одна из бусин блеснула будто серебряная. Потом она затухла, но засияла другая, и так всё ожерелье перемигивалось серебром. Прислужники и их крылатые хозяева ахнули и улетели прочь, скрипя зубами и клыками. Город праздновал освобождение одиннадцать дней и ночей, но на кипящих радостью улицах плотника не видели — он ушёл дальше странствовать. Никто не знает, где Яроф нашёл своё последнее пристанище, но и по сей день его история напоминает разумным о взаимовыручке и доброте.
Закончив выступление, менестрель сорвал бурные овации и не менее обширную награду. Один из официантов ресторана проходил между столиками с горшком в руках, в него всегда падало несколько золотых монет. На балконе тоже не поскупились на награду, только официантам передавали расписки с некоторыми суммами.
Из ресторана мы с бароном не сразу направились к отелю, а решили чуток прогуляться по боковым улочкам центрального района. Без грязи, мусора и всякого сброда, их ухоженный вид портил лужи от стаявшего снега.
— Надеюсь, ты не принял близко к сердцу балладу? — спросил барон, когда мы достаточно далеко отошли от главной улицы с её толпами народа.
— Нисколько.
— Тогда хорошо. Ты всё понял?
— Более чем, — я посмотрел барону в глаза и легонько кивнул. — Лучше скажи, как там у вас с Нарой? Не обиделась ли твоя жёнушка, что пришлось сорваться по делам?
— Она всё поняла, когда услышала твоё имя. Ты… — Ханол замолк и задумчиво покивал головой. — Про торговлю этими тремя… добытыми… необычными вещами. Ты не шутил, что они пойдут в обход сам заешь кого сам знаешь куда?
— Могу тебя заверить, что там всё серьёзно.
— Значит, к лету нужно подготовиться.
— Будете пытаться вернуть утраченное?
— Прямо не пойдём, опасно. Но… сложно там всё, очень сложно и опасно. Но ещё не всё потеряно. Если всё обстоит так, как ты говоришь, то шанс у нас точно есть. Надо только что-то решить с контролем того дома, но в этом ты участвовать не будешь. Ты ксат, сам понимаешь.
— Даже если бы предложил, то я бы всенепременнейше послал тебя нахер.
— Вот и славно тогда, — Ханол выдавил нервный смешок и остановился. — В отель пойдём разными путями. Я задержусь, а ты заходи сразу. Не надо нам больше видеться.
— Тогда будем прощаться, — я передал барону расписку. Там чуть больше нужного, но пусть это будет благодарностью за помощь. — Удачи во всех начинаниях, Ханол. И не думай меня больше звать на зачистку гоблинов, я не соглашусь.
— Я сам туда больше ни ногой, так что, да, прощай, Ликус. И удачи тебе. Постарайся не подходить к дому князя Беслерского. Граф приглашён остановиться у него и я, как организатор, буду так же проживать у князя.
Я повертел головой, осматривая округу. Разумных на дороге совсем мало осталось, да
