Мы поднялись по широкой лестнице, украшенной витыми перилами, и оказались в большом зале, убранством похожем на нижний, из которого опять наверх вели большие лестницы, расположенные по обе стороны от нас.
Еще там стояли статуи, разные, но все со змеями, змеи также были выгравированы на лестницах и на многих других поверхностях. А на стене, напротив лестницы из холла, был изображен герб отдела творцов – в виде змеи, обвивающей знак бесконечности – символ времени. Все, как и рассказывал папа.
– Ольга, не смотри по сторонам, как ворона, с открытым ртом. Воспитанной девушке это не пристало, – опять послышался голос мамы. Они с отцом ушли чуть вперед.
Вздохнув, я постаралась вести себя как меня учила матушка. Увы, сколько я ни стараюсь, у меня практически никогда это не выходит. Вот Светлана всегда ее радует, потому что ведет себя, как подобает благовоспитанной барышне.
Пройдя огромный зал, мы направились к лестнице, что находилась по правую руку, и снова начали подниматься наверх. А я опустила взгляд вниз, как пристало благовоспитанной барышне, про себя считая ступеньки.
Их оказалось пятьдесят, а перед нами был еще один зал, выглядевший так же, как и тот, что остался позади. Только здесь вместо лестниц в другие помещения вели темные деревянные полированные двери, красивые и резные.
Мы пересекли его и вошли в единственную дверь, расположенную прямо по центру, и оказались в очередном зале.
В этом помещении, тоже довольно большом, стояло много кресел, в них разместились взрослые с детьми. Некоторые дети были в некрасивых серых одеждах.
А впереди на возвышении стоял овальный стол с солидными креслами, в которых сидели незнакомые люди. За их спинами, на стене, элегантно задрапированной бархатной зеленой тканью, красовался огромный герб отдела творцов. На полу лежали пушистые ковры, а по периметру комнаты располагались изящные медные канделябры, в которых трепетало пламя множества высоких свечей.
Не прекращая все рассматривать, я прошла вслед за родителями, которые заняли места с краю собрания. Практически все находящиеся в помещении дети поглядывали друг на друга с любопытством, а некоторые – и с неприязнью.
Сначала я наблюдала, как дети один за другим поднимаются на возвышение, а через несколько минут возвращаются обратно и покидают зал. Время текло очень медленно, поиграть здесь было не во что, и я уже успела детально изучить помещение, когда папа куда-то ушел и практически сразу вернулся.
Родители, взяв меня за руки, повели на возвышение, где расположились господа в строгих костюмах. И даже одна дама в строгом глухом платье.
Пожилой мужчина, сидящий по центру – судя по всему, главный среди них, – поднялся и произнес:
– Приветствую вас, господин граф Орлов, госпожа графиня и, конечно, юная мадемуазель Ольга. Разрешите представиться – князь Станислав Игнатьевич Лехвицкий. Рад, что вы откликнулись на наше предложение и привели дочь на испытание. Должен сказать, для нас будет крайне желательным, если следующий творец окажется из высшего общества.
– Это связано с какими-то особенными причинами? – спросил отец.
– Меньше проблем, – тяжело вздохнул мужчина. – Сами понимаете, воспитание… и многое другое. Для отбора в зале присутствуют ранее найденные нами творцы.
И он рукой указал в сторону, где недалеко от стола в креслах сидели два молодых господина.
– Позвольте лично представить вам людей, о которых вы и так наслышаны. Господин Алексей Михайлович Разинский и господин Джеймс Мэллори.
Творцы с бесстрастным видом встали и коротко поклонились.
– Пожалуй, начнем, – подытожил князь.
Лехвицкий подвел меня сначала к столу с какими-то вещами и спросил:
– Нравится ли вам что-нибудь?
Я принялась внимательно разглядывать разложенные передо мной предметы. Здесь были деревянный сундучок, камушек, кусочек старой ткани и так далее.
Единственной вещью, что пришлась мне по душе, оказался синий камушек.
– Дотроньтесь, – заметив мой интерес, посоветовал он мне.
Я прикоснулась. В пальцах возникло покалывание, о чем я и сообщила.
Он переглянулся с князем.
– Подойдите к господину Разинскому и поговорите с ним.
Робея и чувствуя себя неуверенно, я приблизилась к удивительно красивому джентльмену. Это был старший творец.
– А вы такой, со странностями, – брякнула я, не подумав, первое, что пришло в голову.
Молодой мужчина поджал на мое замечание губы, поднялся и, подведя меня к стулу, усадил на него, сам уселся напротив и спросил:
– Скажите, с вами никогда не происходило ничего странного?
– Нет, – честно ответила я.
– Болели? – приподнял он бровь, беря меня за руку.
– Нет.
Я не понимала смысла этих вопросов.
– Возникало в последнее время тянущее чувство, которое обычно бывает, если сильно раскачиваешься на качелях?
– Барышни в моем возрасте не качаются на качелях, – важно сообщила я, вспомнив слова мамы.
Творец, задававший мне вопросы, переглянулся с другим и снова спросил:
– Ваши родители рассказывали вам что-либо о Лемнискату и творцах?
Я кивнула и добавила:
– Да, что вы очень важная организация. И что я могу быть особенной.
Мой собеседник опять переглянулся со стоящим рядом творцом, после чего поднялся, отозвал князя в сторону, что-то ему сказал и вышел вместе с товарищем.
Князь Лехвицкий, подойдя к моим родителям, тихо заговорил, но я все услышала.
– Мы думаем, что у вашей дочери нет дара.
– Но она… – начала мама.
– Значит, реакция на тотем вызвана другими причинами, волнением…
– При всем уважении, господин князь, но своих детей я не терроризирую, – резко произнес отец.
– Господин граф, я не говорю, что вы каким-либо образом влияли на нее, но, судя по ответам на те несколько вопросов, которые задали мадемуазель, у нее нет дара, даже уточнения не требуется. Конечно, мы не предполагаем, что она могла… – князь прервался и не договорил.
– Я понимаю, – ответил отец, после чего, попрощавшись, вместе со мной и мамой покинул корпорацию.
Уходили мы в молчании, как и добирались до дома. Там родители сразу расположились в гостиной, куда тут же прибежала Светлана.
Посмотрев на их лица, она с притворным сочувствием протянула, глядя в мою сторону:
– Что, ничего не получилось? Не расстраивайся, если кому-то на роду написано быть обычной и ничем не примечательной личностью – значит, так тому и быть. Не войти тебе в историю!
– Светлана, помолчи! – одернула сестру мать. – Ольга, иди в свою комнату.
Молча посмотрев на каких-то чужих и отстраненных родителей, я отправилась за дверь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Что я такого сделала?
Но только я остановилась за дверью, чтобы отереть слезинку, как услышала голос матери:
– Светлана, я запрещаю тебе рассказывать кому-либо не только о результатах похода в Лемнискату, но и о том, что мы сегодня там присутствовали.
– Ты слышала князя, Наталья? Он явно хотел намекнуть на то, что Ольга притворялась и мы потворствовали этому! – негодовал отец.
– Это просто безобразие! Как будто нам это больше всех надо. Хотя это возвысило бы…
Голос мамы был очень расстроенным.
– Не нужно. Ничего страшного ведь не случилось, – успокоил ее отец.
– Да, мама, вы с папой можете гордиться мной.
– Светлана, выйди… – сказала мать.
Но дальше я уже не слушала, я бежала вверх по лестнице, и слезы текли по моим щекам.
Я подвела своих родителей, и они теперь никогда не будут мной гордиться… Я – самая обычная и бесполезная…
Только удалось скрыться в своей комнате, как в нее вломилась сестра.
– Что ты сделала…
Я столько лет терпела ее злобный характер, что теперь просто сорвалась. И, не дав ей договорить, закричала:
– Вон!
– Ты что, еще будешь мне прика…
Схватив вазу, я размахнулась и со всей силы запустила ею в Светлану. Та, взвизгнув, успела скрыться за дверью. Послышался топот: побежала жаловаться родителям.
А я, закрывшись в комнате, упала на кровать и громко зарыдала, не в силах остановиться.
Приходили родители, пытались меня успокоить и уговорить их впустить. Но я была неумолима. Так прошла ночь, а утром меня отослали в имение, находящееся недалеко от города.
* * *
В сумерках большой дом смотрелся уныло, а каменная лестница, ведущая к парадному, слишком высокой и печальной. Внизу на постаментах стояли небольшие статуи, я привычно провела по ним ладошкой. Холодные. А огромные буки, нависающие своими кронами над ступенями, выглядели пугающе.
Прибыв в наш загородный дом, я уселась на веранде и смотрела вдаль невидящим взглядом. Была середина октября, на дворе стояли последние теплые деньки. Вокруг меня хлопотала няня, которая заботилась о нас с сестрой с пеленок. Видимо, получила от матушки инструкции по уходу. Она тяжко вздыхала и то суетливо подносила горячего чаю с печеньками, то пыталась поправить на моих плечах сползающую шаль. Но мне было все равно.
