— Ступай в покои.
Аурика потупила взор и пробормотала:
— Прости меня.
— Поздно изображать покорную жену. Просто вернись к себе.
Она бросила на него кроткий взгляд из-под опушенных ресниц. Проверила: сердится ли? Лицо было суровое, как из камня вытесано, но в уголках глаз притаилась улыбка. «Не сердится», — поняла Аурика. Ее Лоредан не таков. Ему ни к чему утверждаться за счет жены.
Поклонившись, как того требовали обычаи, она ушла. Пусть все видят: она чтит мужа и следует его приказам. Но наедине она не оставит его в покое, пока все не выяснит.
Лунный свет, отражаясь от снега, сверкал подобно драгоценным камням, словно землю кто-то щедрой рукой усыпал бриллиантами. Вот уже два месяца, как солнце покинуло северный край. Луна — единственное, что увидят на небе лес и деревня на его краю в ближайшие полгода. Снежный покров за это время нарастет над землей белой корой. Позже солнце выглянет на месяц-другой, но его скудный свет не растопит лед.
В мире, где жил Джеймс, стояла вечная зима. Он не видел зеленой травы, а о цветах слышал из рассказов путников с юга. Его сородичи не занимались земледелием. Пробейся они сквозь наст снега к оледенелой земле, что на ней вырастет в мороз? Земля севера не плодоносила. Она была холодна и неприветлива, как и сердца тех, кто на ней вырос.
Северяне в отличие от южных соседей жили за счет охоты и мастерства. Особенно славились скорняки и кузнецы. Ради их изделий люди ехали издалека. Хотел бы Джеймс, чтобы и его работа ценилась так же высоко. Но он давно отчаялся заслужить уважение.
Он откинул капюшон полушубка из шкурок беляка — самого дешевого меха, какой есть на севере. Такие полушубки плохо греют, но он не чувствителен к минусовой температуре.
Любопытно, почему беляков прозвали именно так? Цвет их шкуры далеко не белый, скорее уж грязно-серый. Проворные и юркие они большую часть жизни роют ходы в снегу. За одним таким зверьком Джеймс как раз охотился. Беляки малы ростом и жилисты. Их мясо вкусом и плотностью напоминает кремень, но другой добычи он не нашел. Прочее зверье ушло на юг из-за холодов.
Джеймс натянул тетиву, прицеливаясь. Если попасть беляку точно в глаз, за шкуру дадут пару монет. Деньги ему ох как нужны. На те крохи, что у него в кошеле, не прокормить себя и мать, а зима обещала быть лютой.
Он двигался плавно и бесшумно, с животной грацией. В лесу ничто не стесняло его движений. Никто не наблюдал за ним, не кричал в спину. Здесь он свободен.
Прикрыв один глаз, отпустил тетиву, и стрела полетела точно в цель. Джеймс подобрал мертвое животное с алого от крови снега и повесил тушку на пояс к двум таким же. На сегодня с охотой покончено.
Снег хрустел под сапогами, навевая мысли о трещащих в огне поленьях. На границе деревни Джеймс натянул капюшон и привычно сгорбился, пряча лицо. Он проходил мимо односельчан, но те не здоровались, поворачиваясь к нему спиной. Для них он изгой. Позор деревни. Его одинаково ненавидели как мужчины и женщины, так и их дети.
Замызганный мальчуган лет пяти перебежал дорогу, не забыв крикнуть вслед:
— Снежный ублюдок! Покажи-ка свои белокурые волосы.
Джеймс дернулся, как от пощечины, услышав оскорбление, и поправил капюшон. Вроде ни единая прядь не выглядывала. До чего он ненавидел свои волосы! Лет в двенадцать он обрился на лысо, но отношение односельчан к нему не переменилось, и он смирился. Волосы, как и глаза, служили вечным напоминанием, что он не такой как все. Они были его клеймом.
Двадцать два года назад, когда его мать была молода, хороша собой и здорова рассудком, на деревню напали снежные — выходцы с крайнего севера. Или морейцы, как они сами зовут себя. Снежные промышляли набегами на близлежащие к их владениям деревни, грабили и убивали. Люди шептались, они питаются человеческой плотью. Но Джеймс не верил в россказни.
Выглядели снежные почти как люди. У них было по две руки и две ноги, а еще глаза, рот и нос. Отличия касались цвета кожи — белой как первый снег, волос похожих на иней, и глаз как две снежинки. В светлых одеждах они сливались со снегом. Ледяными призраками нарекли их старухи в страшилках, которыми пугали внуков.
В тот год, год молодости его матери, снежные отличились особенной жестокостью. Причиной тому был жуткий холод. Чем морозней зима, тем злее снежные. Они грабили, убивали и насиловали. Джеймс не застал того нападения, он появился на свет спустя девять месяцев после него. Но он был свидетелем других набегов, и знал, как ужасны они бывают.
В ту ночь его мать едва не тронулась рассудком из-за издевательств снежных. Она выжила и даже пошла на поправку, но новое горе подкосило ее раз и навсегда. Она забеременела. Отцом ребенка был ни кто иной, как снежный. Поначалу односельчане надеялись на чудо, но вопреки молитвам малыш появился на свет. Мальчик родился со светлой кожей, белыми как лунный свет волосами и почти бесцветными глазами. Лишь темные крапинки зрачков да черная прядь волос напоминали о том, что он не чистокровный снежный.
Полукровок ненавидели сильнее их жестоких отцов. Они — живое свидетельство потерь и унижений. Один их вид пробуждал в сердцах людей злобу. На деревенском сходе решили отнести младенца в лес и бросить в чаще. Если снежные пожелают, подберут своего ублюдка. Но насколько было известно, они никогда не приходили, и все младенцы-полукровки замерзали насмерть в снегу.
Джеймса ждала смерть в зимнем лесу, если бы не мать. Она не пожелала отдавать ребенка зиме. Никто, даже он сам, не могли объяснить ее поступок. Вместе с сыном женщину изгнали из общины. Дедушка с бабушкой не приняли дочь и внука-полукровку. Мать Джеймса перестали замечать и постепенно остатки рассудка покинули несчастную. Зато ребенок оказался на удивление живучим. Он вырос, возмужал, научился кузнечному делу и стрельбе из лука, но так и не снискал любви и уважения односельчан.
Джеймс толкнул дверь пристройки сбоку от кузницы. До него она стояла заброшенная, всеми покинутая, но он привел ее в порядок, сделал пристройку, где они с матерью теперь жили. Так у них появился дом.
Изнутри пахнуло жаром очага. Он встряхнулся, сбрасывая снег с плеч, и вошел. С его ростом приходилось пригибаться, чтобы не зацепить потолочные балки. Комната была столь тесной, что кроме очага, стола, лавки да лежака в углу ничего не помещалось. Двум взрослым мужчинам внутри было не развернуться.
Сняв полушубок, он присел перед очагом. Над огнем в ржавом котле варилась похлебка. Отблески пламени плясали на стенах, но в углах притаились мрачные тени. Одна из них выползла на свет — сгорбленная старуха с сальными закрывающими лицо волосами. Одежда висела на ней лохмотьями и была велика на несколько размеров. Старухе можно было дать не меньше ста лет, такой древней она выглядела, но Джеймс знал: ей едва исполнилось тридцать семь. Его мать была совсем девчонкой в день того злополучного набега.
— Мама, — Джеймс помог ей сесть на лавку, — я принес немного мяса. Охота была не особо удачной, но ничего. Мне предложили заказ. Если дело выгорит, нам хватит денег для зимовки.
— Какой заказ? — она глянула сквозь волосы, служившие ей подобием вуали.
Джеймс замялся с ответом, и она догадалась, о чем речь.
— Ты снова пойдешь туда! Я говорила, не делать этого. Или ты не знаешь, какие опасности таят земли снежных?
— Перестань, — попросил он. — Это бессмысленный разговор. У меня нет выбора. Мечи из стального льда стоят дорого. Я один в округе умею обращаться с этим материалом. Это огромное преимущество. Грех им не воспользоваться.
Он протянул руку, коснуться плеча матери в жесте примирения, но она грубо его оттолкнула. Скрючившись, она раскачивалась на скамье, погруженная в свои думы. Он привык к ее периодическому и непредсказуемому замыканию в себе. Можно кричать, бить посуду, трясти ее, но она и не взглянет в его сторону.
Вздохнув, он наполнил глиняную миску похлебкой, чей запах напоминал запах протухшей рыбы. На вкус она была не лучше. Джеймс как раз заканчивал ужин, когда мать дернулась и спросила, глядя в стену:
— Как меня зовут? Ты помнишь, как меня зовут?
Она уставилась на Джеймса. Он поежился под ее взором. Когда она смотрела так безумно, ему становилось не по себе. Он бы и рад ответить, но ее имя давно было под запретом, он просто не знал его.
— Прости, мама, — пробормотал Джеймс.
— У меня было красивое имя, — уверяла она. — Оно звучало, как музыка. Как перезвон сосулек по весне. Как я люблю весну. Жаль, я ее больше не увижу.
— О чем ты? Весна наступит, как обычно, через шесть месяцев.
— Шесть месяцев, — повторила она как эхо. — Я не протяну так долго.
— Опять эти твои разговоры о смерти, — за последний месяц он выслушал подобное раз двадцать.
Джеймс встал из-за стола и, захватив с собой грязную миску, ополоснуть ее в снегу, направился к двери.
