На этом пункте я поняла, что уплываю куда-то не туда, и влепила себе мысленно оплеуху.
«Соберись, Трикси. Конечно, особенная – ты же добыча».
Звучит обидно, однако честно.
– Ты чего там застряла? – свесился рыжий из дыры и, не давая мне подняться по лестнице самостоятельно, выдернул наружу, как морковку из грядки.
Вот и вся галантность.
Ночной Лагон ни капли не напоминал наши города. Если жизнь в нем и кипела, то где-то глубоко внутри. А на поверхности царили непроглядный мрак и абсолютная тишина. В ложбинах скапливался туман, а рощи в безветрие казались сплошными кусками тьмы, неотесанными каменными глыбами. Слабого сияния зеленоватых светильников хватало только на то, чтобы разбирать дорогу под ногами. Местная луна уже перевалила за край стены и спряталась; из-за движения облаков чудилось, что созвездия тоже клонятся к горизонту. Запах моря стал сильнее, и немного похолодало.
– Идти далеко? – тихо поинтересовалась я. Почему-то привычные окрестности в темноте вызвали тревожное, неприятное чувство.
– Угу, – подтвердил Тейт худшие опасения. – Может, понести тебя?
– Нет, спасибо.
Через двадцать минут я успела проклясть свою гордость. Ясно же, что рыжий преодолел бы это же расстояние минимум в четыре раза быстрее, даже с ношей. Сэкономили бы время и силы… и нервы – тоже, так как дорога оказалась неровная, опасная в темноте. Один раз даже пришлось перебраться по тонкому, почти прозрачному мосту через трещину в земле; там, в глубине, что-то зеленовато светилось и щелкало. Мне стало жутковато, и я рефлекторно придвинулась к Тейту. Он обнял меня за талию и не отпускал, пока мы не вышли к зарослям высокой, в два человеческих роста, сизоватой травы с гроздьями лиловых соцветий. Пахли они вблизи сладковато и неприятно. Рыжий там замедлил шаг и немного обогнал меня, жестом попросив держаться позади.
– Только не говори, что здесь тоже опасно, – вырвалось само. Язык прикусить я не успела.
Вот что значит недосып.
– Угу, по врагу под каждым кустом и ловушки на дороге расставлены, – фыркнул Тейт. Кажется, это предположение его действительно рассмешило.
В зарослях обнаружилась тропинка. Она петляла, словно была проложена по минному полю в обход заложенных бомб. Шары-светлячки выстроились цепочкой и парили над нами, то слегка обгоняя, то притормаживая. Я шла второй, невольно пялясь рыжему в спину, и только поэтому заметила, что постепенно его походка изменилась. Если раньше он шагал так, словно в любой момент мог сорваться на бег, то теперь движения стали плавными, завораживающими. Даже со стороны чувствовалось, сколько в нем физической, животной силы, как слаженно работают мышцы. Но эта мощь не пугала, а… притягивала?
По спине у меня мурашки пробежали.
Я поймала себя на том, что пялюсь на его ноги, отвела взгляд и сглотнула.
Почему-то стало жарко.
– Пришли, – сказал вдруг Тейт. В голосе его появилась хрипотца, как случалось иногда ночью спросонья, но вместе с новыми движениями впечатление складывалось совсем иное. Не уязвимость, а чувственность. – Познакомлю тебя с интересным человеком.
Тропинка ныряла под землю и уже в туннеле начинала горбиться кривыми ступенями. Через некоторое время ход повернул, затем раздался вширь и ввысь. Образовавшуюся пещеру перегораживал целый водопад из бусин, нанизанных на нити, – десятки, сотни тысяч маленьких полупрозрачных шариков из материала, похожего на цветное стекло. По ту сторону занавеса что-то светилось, и это сияние радугой дробилось в острых гранях и сколах бусин.
Тейт остановился.
– Нэккен! – крикнул он все тем же новым, будоражащим воображение голосом. – Я пришел, можно?
Свет стал ярче; бусины с мелодичным звоном раздались в стороны, открывая проход.
– Тебе – всегда, – ответил из глубины помещения женский голос.
Рыжий рассмеялся, слегка откинув голову назад. Кожа у меня снова покрылась мурашками, и очень захотелось пить; я отвернулась и ущипнула себя за руку.
Наверняка завтра синяк будет.
– Даже если я не один и по делу?
От невидимой хозяйки пещеры отчетливо повеяло разочарованием. А я с каждой секундой чувствовала себя все неуютнее. Неужели рыжий додумался привести меня к одной из своих… одной из восемнадцати? Серьезно?
– Проходите, – наконец ответила она, и бусины разошлись еще шире.
Сверкающий занавес оказался широким, почти полметра толщиной. На некоторых стекляшках были такие сколы, что неосторожный человек мог порезаться от одного прикосновения. На Тейта бусины не реагировали, а ко мне настороженно поворачивались остриями.
Красноречиво, да уж.
Жилище Нэккен представляло собой анфиладу просторных комнат под высокими сводами. И везде, насколько хватало глаз, лежали россыпью и аккуратными горками цветные бусины с режущими сколами. В первом помещении, видимо выполняющем функции холла, преобладали синие и фиолетовые цвета. А в следующем, где и поджидала хозяйка, бусины были гранатовыми – того пугающего оттенка, который напоминает густую кровь на просвет. У стен в несколько рядов стояли двухметровые округлые вазы с узкими горловинами, с потолка свисала гроздь огневеющих шаров.
Нэккен оказалась под стать своему дому. Не слишком высокая, с тонкой талией и широкими бедрами; лицо сердечком, темно-красные волосы мелко вьются, глаза напоминают сине-зеленое прозрачное стекло; губы и веки зачернены. Свободный костюм цвета морской волны дополнен широким темным поясом. Над лбом вместо шарфа – причудливое приспособление вроде очков в массивной кожаной оправе, только линзы цветные и в три ряда.
– Долго ты не заглядывал, – делано скучающим голосом сказала она.
– Дела, – по-взрослому цинично улыбнулся Тейт, а затем подтолкнул меня вперед. – Вот какие. Ты слышала про Трикси? Мою добычу?
Я на всякий случай держала купол свернутым, в режиме защиты, но все равно ощутила, как расслабилась хозяйка дома. Похоже, перевела меня из разряда соперниц в имущество, прилагающееся к Тейту по умолчанию.
– Слышала, конечно, – склонила она голову к плечу.
– Она учится у мастера Ригуми. Делает успехи, – с гордостью произнес рыжий, глянув через плечо, но почти сразу же повернулся к Нэккен. – Здорово, конечно, только завтра я отправляюсь на заготовки. Одну ее не оставлю. Ты ведь понимаешь почему. Сообразишь для нее чего-нибудь в дорогу? Надежное, чтобы мне лишний раз не отвлекаться на мелких айров. И еще… – Тейт запнулся, будто в сомнении; я чувствовала, что он лукавит, но хозяйка дома, кажется, принимала этот спектакль за чистую монету. – В общем, там будут неприятные люди. Ты понимаешь, о ком я. И мне хотелось бы, чтобы все выглядело хорошо. Деньги есть, не волнуйся.
Нэккен уставилась на меня снова, теперь задумчиво и оценивающе, как скульптор разглядывает необработанную мраморную глыбу. Я видела свое отражение в ее зрачках – фарфорово-белое лицо, черные, ничего не выражающие глаза, слишком темные и длинные по меркам Лагона волосы. Нечто среднее между красивым имуществом и диким зверьком.
Незавидная роль.
– Ты хочешь произвести впечатление? – прямо спросила Нэккен, обращаясь, разумеется, не ко мне.
– Да, – уверенно ответил Тейт. – Ты нужна как художник и творец. Никто другой не справится. Ты такая единственная.
Мне захотелось рассмеяться. Настолько по-идиотски я себя не чувствовала давно. Самое глупое, что рыжий вообще-то почти не врал, а хвалил Нэккен и вовсе с искренним жаром, такое не подделаешь. И она велась – глупо, как может только по уши влюбленная женщина.
– Что именно нужно?
Он сдержал торжествующую улыбку, но мысленно буквально завопил от восторга. Ему хотелось развернуться и обнять меня – это грело душу… И поцеловать Нэккен – вот уж без чего можно было бы и обойтись.
– Два костюма, сапоги. И белье, три пары. А потом, когда вернемся, сделаем что-то, по-настоящему впечатляющее, – произнес Тейт, склонившись ней мягко и текуче.
Нэккен рефлекторно облизнула губы.
– Впечатляющее… О да. Представляю. Они от зависти изойдут, Тейт, я обещаю. Такой добычи Лагон еще не видел.
– И не увидит. Я лучший, – произнес он небрежно.
И теперь уже Нэккен рассмеялась, тихо и с тщательно скрываемой нежностью.
Я держалась исключительно на биокинезе, усмиряющем бешеное сердцебиение, и на жестком самоконтроле псионика, воспитанного самим Эрнаном Даймондом. До кузины Лоран с ее кукольно-невозмутимым личиком недотягивала, но и этого хватало. К счастью, Нэккен, как и все талантливые профессионалы, погружалась в работу с головой и не отвлекалась на личные – и лишние – чувства. Она поставила меня на постамент, заставила раздеться до белья и осмотрела со всех сторон. Затем сделала призрачный слепок моего тела и отпустила.
Жутковато было смотреть на собственную полупрозрачную копию, которую странная красноволосая женщина безжалостно мяла пальцами, вдавливая в «тело» мелкие бусины.
