Разумеется, забыв и о завтраке, и о благостном настроении, кинулись открывать.
В дверь ломился, как выяснилось, Том. Причем не просто так. Признаться, когда он посторонился, пропуская нас внутрь… нет, еще в тот момент, когда я, распахнув дверь, только встретился с ним взглядом, стало ясно, что дело пахнет керосином. Но то, что увидел, когда влетел в класс, оттеснив плечом Рутберга, в буквальном смысле слова выбило почву из-под моих ног.
Я пошатнулся и привалился спиной к стене рядом с дверным косяком. Класс – да-да, наше маленькое, точнее, в данный момент уже не такое и маленькое совместное детище – был разгромлен. Полностью. Ни одного целого стула или парты. Классная доска, превращенная в щепки, экран для мультимедийного проектора, порезанный на издевательски аккуратные полоски, которые свешивались с потолка своеобразной бахромой. Сухая, пожелтевшая труха вместо зеленой травки, которая с момента осуществления первых мероприятий по мелиорации начала пробиваться повсеместно.
Вчера мы, к общей радости, обнаружили, что у нас даже два маленьких деревца у окна проросли прямо из-под пола. Березка и елочка. О последних, как о наших, российских национальных деревьях, поведал Ир. Почему и ель тоже попала в этот список? Ну как же! А Новый год? Я рассказал мерцающему, что мы именно елки наряжаем на этот праздник. Вот он и отправил не особо упирающегося Барсика за саженцами для Умки.
Как уж светлый командор их добыл, не знаю. Правда, доподлинно известно, что Мурка в этой авантюре тоже участвовал. Когда вчера при мне эльфы вскользь упомянули об этом, я сразу представил себе сию картину примерно так: Мурка, как заправский огородник, орудует лопатой в небольшом подлеске – возможно, даже одного из наших городских парков, – а Барсик вроде как стоит на стреме и, стараясь не замарать изящных лапок лучника грязной работой, наблюдает, как темный пашет не покладая рук. Вчера я улыбался, представляя себе это, сегодня мне стало не до смеха. И не только мне.
Деревца были на месте, но явно в одно мгновение зачахли, поникли, почти скрючились. Что же сотворили с тонко настроенной системой мелиорации, я не могу сказать. Но результат был налицо. Все полетело в тартарары. И последней каплей для меня стала наша любимая «плазма», которая висела на той же стене класса, на которой располагалась дверь в так называемую лаборантскую, поэтому я далеко не сразу посмотрел на нее. По диагонали экрана шла огромная уродливая трещина. Кто-то нехило приложил чем-то тяжелым по нашей машинке. «Мультимедийку» я так и не увидел, но, судя по всему, она валялась где-то под разгромленными партами и моим учительским столом, превращенным в груду деревяшек. В общем, это был конец, самый настоящий и неподдельный.
Среди всей этой разрухи бродили оглушенные случившимся «колокольчики». У Лии, с которой мне не посчастливилось встретиться взглядом, в глазах, зеленых и колдовских, стояли слезы. Я порадовался тому, что на эту ночь наши Барсюта и Мурзик были сданы на поруки Тигре – Великой Матери Дома Игр-Фагур, а по совместительству сестре нашего Фильки. Ее по личной просьбе поселили в бывших апартаментах Мурки, которые тот отказал в пользу Бандита и перебравшейся к нему из конюшен Маркизы. И поскольку леди Тигрилия Мате (а именно так звучало ее полное имя) прибыла в университет только для того, чтобы с помощью Бандита вывести новую породу кошек илитири, как Барсик позволил ей возиться с Бантиком, так и мы с «колокольчиками» позволили только на эту ночь забрать с собой наших котят.
Разумеется, малышей никто ни с кем спаривать не собирался, просто Тигра сказала, что ей очень хотелось бы понаблюдать за ними, чтобы знать, чего можно ожидать от будущего потомства Маркизы. Самое интересное, что во все это по самые ушки влез Карл, оказавшийся редкостным кошатником. У него самого в ректорских апартаментах жила белоснежная сибирская кошка Снежа. Так что вчера после киносеанса он, насколько я знал, увел Тигру с котятами на руках знакомиться со своей любимицей. Так что просто счастье, что этой ночью в классной комнате Барсюты и Мурзика не было. Если бы эти сволочи что-нибудь с ними сделали, я… Так, стоп. А кто, кстати, все это сотворил? Неужели с помощью магии нельзя выяснить?
– Ир, – громко позвал я мерцающего, который так и застыл в проеме двери. Тот дернулся и резко вскинул на меня потрясенный взгляд, в котором, как я вовремя заметил, медленно закипала ярость.
– Андрей, ты понимаешь, что они… – воскликнул было кто-то из мальчишек «колокольчиков», кажется Машка, но я даже слушать и смотреть в его сторону не стал. Вскинул руку и призвал к тишине. Если в нашей компании есть свой без пяти минут архимаг, глупо этим не воспользоваться.
– Ты можешь сотворить поисковое заклинание, чтобы выяснить, кто эта сволочь?
Ир мгновенно понял, о чем я говорю, встряхнулся и усмехнулся так, что у меня холодок побежал по коже.
– Сейчас… – начал он, но в этот момент дверь в класс со стороны коридора университета распахнулась – вошли ничего не подозревающие Умка, Мика и Шмель.
Как потом выяснилось, Мика хотела лично проверить, как идет процесс мелиорации, поскольку вчера во время совместного отдыха перед телевизором делать это было не с руки. Умка, как главный дизайнер, вызвался все показать и обсудить с научным руководителем будущие детали проекта. А Шмель просто по-дружески увязался с ними за компанию. Поэтому они и пришли втроем.
– Хаморирование! – после секундной паузы вскричал Умка и так искренне схватился за голову, что всех проняло.
– Хама… что? – вырвалось у меня и, разумеется, мы с Иром тут же забыли, что собирались сделать. Точнее, по моей просьбе собирался он.
– Хаморация – это процесс, обратный мелиорации, – тихо сказала Мика, но в повисшей в классе тишине это услышали не только эльфы с их особо чутким слухом, но и я.
– И что теперь? – принялся допытываться, отлипнув от стены и нетвердой походкой приблизившись к декану.
– Лет сорок в этой комнате будет невозможна повторная мелиорация, – хмурясь и не поднимая на меня глаз, пробормотала Микалая.
У меня все, что было в душе высокого и светлого, мгновенно разрушилось. Стало темным и мелочным. Захотелось отмщения, и, судя по лицам тут же сгрудившихся вокруг меня «колокольчиков», не мне одному. Только Фа отчего-то остался стоять в стороне, даже Ир к нам подошел. И Умка со Шмелем и Микой были рядом. Возле остатков моего учительского стола. А Фа – нет. Ифрит наш стоял возле своей покореженной парты и каким-то стеклянным взглядом буравил пол. Я слишком поздно это заметил.
Мне хотелось утешить всех и каждого, а потом найти и покарать тех скотов, которые сделали такое с нашей классной комнатой. Причем уже тогда я понимал, что ими в первую очередь двигала зависть. Это ведь очевидно, не так ли? Но озвучить ничего из того, что собирался, не смог. Потому что в этот момент надтреснуто и глухо заговорил наш тихоня Фа, всегда, несмотря на свою подлинную сущность, остававшийся самым уравновешенным из всех.
– Пусть все отойдут к стене. Скажи им!
Мы все повернулись к нему, но ифрит все так же смотрел в пол и не глядя снимал с головы слои ткани, изначально сложенные наподобие миниатюрного тюрбана.
– Фа, ты это… – начал Том, попытался шагнуть к товарищу и замер, сделав только один шаг, словно наткнулся на стену.
– Сейчас же! – с надрывом воскликнул Фа, и его волосы вспыхнули пламенем.
Не знаю, как остальные, но про себя могу сказать, что перепугался не на шутку. Не за себя. За него. Неужели ифрит не заметил, что с нами тут Мика, и в ярости своей не вспомнил, что при ней ему обращаться нельзя? И все же даже Иля, так удачно раздававшая команды на футбольном поле, не успела вмешаться. Я, как ни странно, сориентировался быстрее всех.
– К стене! Быстро! – закричал, схватил за руки Нику и Лию, которые оказались ближе всех ко мне, и метнулся к стене, поближе к двери. – Умка, дверь заблокируй! – крикнул что есть силы.
Гном подчинился беспрекословно. В его руках в одно мгновение появилась двухсторонняя секира, ну по крайней мере, этот топор внушительных по моим меркам размеров я определил для себя именно так. Гном по диагонали вогнал ее рукоятку в ручку двери. К тому времени, когда я отвернулся от Умки и снова посмотрел на Фа, все «колокольчики» и Мика со Шмелем уже стояли рядом со мной у стены, отчаянно вжимаясь в нее спинами.
Зрелище было не для слабонервных. В центре нашей классной комнаты, которая после обратного расширения напоминала приличных размеров школьный актовый зал, сгустком живого пламени пылал ифрит, в нынешнем своем огненном облике почти полностью утративший человеческие очертания. А потом он вспыхнул так, что невольно пришлось зажмурить глаза. И когда я наконец сумел проморгаться, огонь был везде. На полу, на остатках парт и даже на стенах. Только наша стена, противоположная той, на которой располагались окна, оказалась для этого пламени чем-то вроде запретной зоны. Поэтому было жарко, душно, страшно… но не горячо и никого не обожгло, хотя, по логике вещей, должно было.
