Ознакомительная версия.
Настил был усыпан осколками бутылок, мусором, бумажками, окурками. С другой от меня стороны стены было небольшое, давно разбитое окошко. Оконный проем был изнутри забит фанерой, но в раме торчал осколок стекла. Я встал со своего места и медленно подошел к разбитому окну и попытался разглядеть себя в отражении.
Стекло было мутным и грязным, но и того, что я там увидел, мне в принципе хватило. Бродяга. Самый настоящий, длительно выдержанный вдали от ванны и прочих социальных благ бродяга. Осунувшееся, давно не бритое лицо с многочисленными следами беспробудного пьянства и глупых драк. Синяки под глазами, спутанные и сальные волосы… Картина была настолько гармоничной, что не вызывала удивления – никто другой не мог быть обладателем такой одежды, обуви и таких рук. Но это лицо не было моим, даже если бы я совсем завязал с гигиеной лет двадцать назад…
Я еще раз огляделся. Мое внимание привлек небольшой шум, доносящийся из-за кустов по ту сторону рельсов. Кажется, оттуда даже небольшой дымок вьется. Нетвердой шатающейся походкой я пересек одинокую ветку железной дороги и углубился в кусты.
По дороге я еще подумал, что это явно зелень моего мира. Немного суховатая, чуть-чуть незнакомая, но все же – явно родная. В каждом мире она своя. Я не слишком увлекаюсь ботаникой, но иногда обращаю внимание на различия. Но мне и так уже давно было понятно, что я дома… В родном мире. В несколько непривычном для себя качестве и в совершенно незнакомом месте, но покрой костюма, обувь, рельсы, окурки – сомнений у меня не оставалось, хотя их там и изначально не было… Я не знал, что вернулся в родной мир, – у меня в голове вообще не было никаких мыслей – одна звенящая пустота. Это было скорее ощущение.
Раздвинув руками очередные кусты и еще несколько раз зацепившись и без того порванным костюмом, я вышел на крохотную полянку. На полянке горел маленький костерок – меж трех рыжих кирпичей, сложенных треугольником, сухо потрескивал огонек, пожирающий кучку веточек и того же мусора, что попадался мне под ногами во время моего недолгого перехода через заросли. На кирпичах лежали несколько металлических прутиков, на которых стояла вскрытая консервная банка, в которой лениво побулькивало какое-то густое черное варево.
У костра сидели двое. Один – черный, другой – белый. Судя по всему, они принадлежали к той же социальной группе, что и я. Обернувшись на треск раздвигаемых веток, черный – пожилой полноватый седеющий негр в полинявшей от солнца кепке – удивленно улыбнулся:
– О, нашего полку прибыло! – Сказано это было более чем благожелательно, я бы даже сказал, радушно. – Ты кто такой будешь и откуда?
– Да чтоб я знал… – А вот это было сказано мной абсолютно искренне, хотя и совершенно незнакомым хриплым голосом.
– Так тоже бывает, – кивнул вопрошавший. Видимо, его мой ответ полностью удовлетворил, и он хлопнул по земле рядом с собой. – Присаживайся, если других планов нет!
Я послушно сел на указанное место, испытывая странное чувство благодарности за нежданное приглашение. Уже сидя, я внимательно рассмотрел пригласившего меня человека и его соседа. Оба мужчины. Оба старше пятидесяти, хотя приглашавший меня явно старше шестидесяти. Иссиня-черная кожа первого. Кажется, такая бывает у эфиопов или выходцев оттуда… Обращался ко мне этот человек на английском, так что, похоже, именовать его следует афроамериканец, хотя мне все эти политкорректные штучки всегда были до одного места… Этому отдельному индивидууму, которому великая американская мечта, похоже, подарила лишь одно его гордое именование, тоже. В смысле, туда же. Одет он был, как и я, в повидавшие много на своем веку обноски, как и я, был небрит, только его щетина уже давно была седой, что придавало ему такой неуместный тут благородный ореол. Мужчина спокойно взирал на то, как я его изучаю, и не мешал этому процессу.
Я перевел взгляд на другого – рыжий, с вьющимися волосами и белой кожей, на которой так ярко и неуместно выглядит грязь. Веснушчатый, с голубыми глазами. Он настолько контрастировал со своим соседом, что эту парочку вполне можно было бы принять за художественную абстракцию… Инь и Ян постиндустриального века. А теперь еще и я, как переходный период. Очень мило.
Потом я молчал, а Билл – говорил. Билл – это который негр, ну, в смысле афроамериканец. А Джордж – ирландо-англичанин… Но сидели мы все-таки где-то посреди Североамериканского континента, по крайней мере так я понял из обрывков длинного рассказа. Я знал, что у моих соседей есть и другие имена… Те, которыми их когда-то назвали родители, но это для них уже давно не имело значения… Вернее даже будет сказать, что они предпочитали, чтобы им о них не напоминали… Еще немного – и стихами заговорю…
Билл рассказывал важные вещи. Он рассказывал, что у госпожи Дуллитл опять подгорел пирог, о том, что юный Джимми поймал вчера в пруду большого окуня, о том, что у старого Тома с мельницы прошла спина… Он все рассказывал и рассказывал, а я думал о том, как редко люди думают и говорят о том, что важно не для них самих, а для других.
Что останется, если из наших повседневных разговоров убрать все попытки самоутверждения и самолюбования… А также все приказы, капризы и прочие… пожелания… Ох и мало же там останется… А Билл все говорил и говорил о по-настоящему важных вещах, которые лично его не касаются. И это не было просто желание потрепать языком, уж я-то это знаю…
Их история была похожей… И привело их сюда не что-нибудь, а общее желание… Да-да, опять желание, и притом не слишком оригинальное… Билл и Джордж хотели свободы…
Странная это штука – свобода… Очень модное слово во все времена… И особенно модное в такие периоды, как восстание Спартака или бархатные революции… Вот только что оно означает? Свободу от чего хотят люди? От того, чтобы ими командовали? От того, чтобы их заставляли делать то, чего они не хотят… Да только работать люди, как правило, тоже не хотят… Вот и получается, что все громкие слова о свободе зачастую означают: «Вы нам все дайте, а дальше мы будем все из себя такие гордые, свободные и независимые…» Я утрирую. Конечно, утрирую. В жизни бывает разное… В жизни не бывает одинакового…
Каждый решает для себя сам. Всегда. Рвать оковы или умирать? Гнуть спину или сражаться, пахать, как проклятый, или воровать? И я последний, кто будет указывать кому-либо, как ему жить. Я не судья. Нет у меня такого права. Все эти красивые слова настолько заезжены умельцами по манипулированию, что иногда их даже трогать противно – можно испачкаться… В моем нынешнем состоянии, кстати, это особенно актуально…
Актуально это было и для Билла с Джорджем… Они тоже не хотели пачкаться об этот грязный мир. Они хотели одного и того же, только пришли к этому разными путями.
Джорджа вела вперед мечта… Быть богатым, быть свободным, быть независимым… Или я это уже говорил? Ничего, не вредно повторить… Он был горячим выходцем из свободолюбивой Ирландии и не ждал больших подарков от жизни, предпочитая все брать самому. Старательно учился, усердно работал… Женился на самой желанной и недоступной красавице своего детства и считал это знаковой победой – ему все по плечу. Вот только содержать мечту было все тяжелее и тяжелее. Просто желания растут всегда быстрее возможностей. Но ведь он был любимцем судьбы, по крайней мере так он считал… Судьба, видимо, была не в курсе… Рискованные игры на бирже… Попытка сорвать большой куш… Как часто любители рисковать всерьез рассматривают возможность проигрыша? Не в принципе, не в теории, а для себя лично? Теория относительности грустно плачет в сторонке… Плакал и Джордж, видя, как все его состояние враз обращается в ничто. Зеленые бегущие циферки на табло уносили с собой в неведомые дали его деньги, его машину, его дом, его мечту… Вернее, мечта ушла сама к более удачливому, хлопнув дверью с табличкой «Продается»… Такая вот мечта… А потом, уже когда сидел на улице, до Джорджа вдруг дошло: нет мечты – нет проблем! Некий индийский мудрец когда-то назвал это просветлением, но Джордж был не в курсе.
Более того, каким-то странным образом вдруг исполнилась та самая, заветная, первая мечта, о которой он давно не вспоминал: он – свободен. Он никому не нужен. Он больше никому ничего не должен. Он может идти куда хочет и делать что хочет… чистый лист. Свободнее не бывает. И на заплаканном лице Джорджа проступила улыбка…
Повторять уже раз пройденный путь ему не хотелось – он его уже видел. И там нет свободы. Более того, чем выше там поднимаешься, тем больше ты должен соответствовать… Какая уж тут свобода, если ты не можешь выбирать, что тебе есть, как одеваться, на какой машине ездить, – все расписано, все посчитано, все учтено… Ты должен соответствовать… И не спать ночами, думая, как набрать достаточно средств, чтобы просто продолжать соответствовать, а не жить в свое удовольствие… Джордж любил гулять, и он отправился на Юг… Пешком… Пока не встретил Билла.
Ознакомительная версия.
