Человек простонал нечто непонятное.
– Я понимаю, что эта скелетина тебе дорога, но мне очень нужен бульон. И именно куриный. Поэтому принимайся за готовку и принеси его как можно скорее. Это понятно?
Вновь стон. Она позволила себе чуть разжать пальцы, но не настолько, чтобы он позвал на помощь или совершил еще какую-то глупость.
– За птицу заплачу. А если еще раз заикнешься о том, что вышвырнешь нас… Поверь, лучше тебе этого не делать. Ты даже не представляешь, сколько проблем можно огрести от такой мерзкой, ненормальной, сварливой бабы, как я.
Она положила перед его носом рен-марку, немного обрезанную по краям. Ей страшно не хотелось расставаться с монетой, но сейчас требовалось остаться здесь и избежать возможных неприятностей. Не из-за себя. Из-за Шерон. Забота о других никогда не была достоинством сойки, но теперь приходилось думать и об этом.
Трактирщик уставился на серебро, затем перевел взгляд на Лавиани.
– За птицу. И наше недопонимание. – Она сделала над собой усилие и улыбнулась, хотя ей больше всего хотелось сунуть его головой в котел с кипящей похлебкой.
Сукин сын испортил ей настроение на целый день.
Тот, кряхтя, встал, забрал монету, попробовал на зуб. Серьезно кивнул:
– Забыли. Сказала бы сразу, была бы тебе курица.
Ей хватило выдержки не напомнить тупоумному кретину, что она изначально предложила плату, но тот не воспринял ее всерьез.
– Бульон, – еще раз повторила Лавиани. – А затем углей в жаровню в нашей комнате. Моя спутница приболела после долгих дней в пути.
– Все будет. Дай время.
Она села за стол, провела рукавом по столешнице, на которой остались крошки от чужой трапезы, прислушиваясь к разговорам. Среди застрявших на этой стороне перевала были всякие – несколько молодых людей, путешествующих в Алагорию, пожилой воин, трое торговцев и какие-то фермеры. Утром прибыл гонец, продравшись сюда через непогоду из городка, расположенного ниже по тракту. Сейчас он восседал на высоком, едва заметно покачивающемся стуле, черпал ложкой мясную похлебку и в перерывах пересказывал последние слухи, отловленные им за время пути.
– В Горном герцогстве беда. Слышали, наверное, уже? Нет? Двое старших сыновей его милости найдены мертвыми.
– Карифское отродье, – проворчал сидевший слева от Лавиани купец, судя по черной кудрявой бороде, дагеварец.
Рассказчик услышал его, повернулся с усмешкой:
– Твоя страна не любит карифцев, любезнейший. Вечно змеи не в ладах с грифами[1].
– Герцогу гор не стоило брать в жены внучку Стилета Пустыни, Палача Эль-Аса и Убийцы сотен жен[2].
– Пф! – фыркнул седовласый воин, положив мозолистые руки на стол. – Семьдесят лет прошло, а вы в Дагеваре все еще вспоминаете ту войну. Сами полезли, сами получили по носу в Красных холмах[3]. Карифский герцог вернул вам долг за сожжение приграничных городов, только и всего. Я бы не советовал называть герцогиню такими словами. Живущие в горах боготворят эту женщину. Окажись они здесь, то оттаскали бы тебя за бороду, не посмотрев на твой возраст.
Торговец нахмурился, но не стал спорить с кряжистым человеком, опоясанным мечом. Лишь поджал губы и отвернулся.
– Кто их убил? – спросил невысокий юноша, деливший маленькую комнату с шестью своими спутниками.
– Кто же знает, парень? – Гонец задумчиво облизал ложку. – Разное говорят. Кое-кто про заговор твердит. У благородных за этим не заржавеет. Режут они друг друга никак не меньше, чем простой люд. А герцог давно не в ладах со своим кузеном, который так и метит на Львиный трон. Кто-то о зимней стуже[4] шепчет, мол, вновь появилась эта болезнь. Такая дрянь и взрослого мужика убьет, не говоря уже о детях. А кто-то и вовсе небылицы рассказывает. Мол, появились в покоях герцога шаутты, перебили гвардейцев и челядь, а детей выпотрошили. Лишь младший сын уцелел – он с отцом был в охотничьем замке.
– А герцогиня? – спросила дочь хозяина постоялого двора, перестав убирать со стола посуду.
– Про нее ничего не слышал, милая.
Торговец прошептал себе в бороду, что хорошо было бы, если бы карифку прикончили демоны. Но никто, кроме Лавиани, этого не услышал.
– Шаутты! – фыркнул тощий мужик в стертых сапогах, сидевший возле камина. – Чего сразу не Скованный?
– Зря смеешься, – серьезно сказал ему купец-дагеварец, вновь влезший в разговор. – Эти твари существуют.
– Ну да. Конечно, – скривился тот.
Воин посмотрел на мужика мрачно:
– Если ты не встречал заблудившегося, это не значит, что его нет. Загляни на Летос, поймешь, отчего жители ночами сидят по домам. Второй раз за месяц я слышу о шауттах. В Ириасте, говорят, они вырезали целую деревню. А на севере, на дорогах, видели мэлгов. Передовые отряды то и дело шастают по Накуну, в тысяче лиг от своих берлог.
– Мэлгов? Но ведь они много веков живут в Пустыни, – удивился юноша. – Рубеж незыблем.
– Рубеж незыблем лишь в твоих фантазиях, парень, – усмехнулся воин. – Граница растянута на сотни лиг. Отряды мэлгов порой проникают глубоко в наши земли. Просто здесь, на западе, об этом мало задумываются. Все заняты другими делами. Кого интересует, как живут люди за Туманным лесом?
– Темные времена настают. Помяните мое слово, – проронил гонец.
– Не каркай, – одернул его торговец.
– Рад бы. Да только война не за горами.
Лавиани не стала больше слушать и, когда трактирщик поставил на стол горячий горшок, забрала у него прихватки и отнесла еду в комнату на первом этаже, пройдя через зал, а затем по более холодному коридору.
В маленькой комнатушке на две узких кровати было гораздо теплее – здесь в жаровне мерцали угли. Шерон, укрытая парой одеял, спала, отвернувшись к стене. Лавиани достала из сумки травы, собранные еще до наступления холодов. Растерла между ладоней сухие листья, вдыхая пряный, чуть горьковатый аромат.
Она знала, что это поможет, и высыпала лекарство в бульон. Затем растолкала Шерон. Лицо той блестело от пота.
– Прости, я заснула, – прошептала она.
– Сон лечит. Так что хорошо, что ты поспала, – ровным голосом ответила сойка и протянула ей миску с бульоном. – Ешь.
Девушка сглотнула, и ее лицо побелело еще больше, когда она почувствовала запах еды.
– Кажется, мне сейчас будет хуже.
– Тебе будет хуже, если ты не сделаешь так, как я прошу. – Теперь Лавиани говорила жестко. – Это лихорадка. Надо лечиться. Выглядишь ты ужасно. Если хозяин вдруг решит, что у тебя нечто вроде зимней стужи, то нас выбросят на улицу всем трактиром. Люди боятся болезней, появившихся после Катаклизма.
– Это не стужа.
– Разумеется. Зрачки у тебя не голубые, а волосы не побелели. Но люди со страху разбираться не станут. Сейчас важно прогнать лихорадку. Пока ты не встанешь на ноги, мы не можем двигаться дальше. А значит, к Тиону ты точно не приблизишься.
Девушка с отвращением посмотрела на еду, но спорить не стала. Неохотно съела все, что было, несколько раз прерываясь, закрывая глаза и чувствуя подступающую тошноту.
– Молодец. А теперь спи, – сказала сойка, забирая опустевшую миску.
– Тэо. Он вернулся? – спросила указывающая, падая на подушку.
– Спи, – ответили ей, мягко толкнули в плечо, и Шерон провалилась в тяжелый сон.
На улице все так же мело. Ветер выл на открытых пространствах, и от тракта осталось одно воспоминание. Лавиани бежала в снегоступах, низко надвинув на лицо капюшон, но все равно то и дело порывы хлестали ее по обветренным губам. Был уже вечер, не самое лучшее время для того, чтобы покидать теплый трактир, но отсутствие акробата тревожило ее. Парень нарушил все сроки, застрял шаутт непонятно где, хотя до соседнего городка, куда он отправился, был всего лишь час пути.
За время путешествия на восток они проехали два герцогства и оказались у склонов Мышиных гор к концу месяца Василиска, на пороге долгой зимы. Не самая лучшая пора для тех, кто все время в дороге, но им не приходилось выбирать. Зимовать на одном месте не планировали – времени на такую роскошь у них не было.
Она вновь подумала о Тэо. Отвар из цветов, собранных на Талорисе, помогал ему, метка той стороны теперь росла куда медленнее, и его перестали мучить кошмары, но Лавиани видела, что болезнь никуда не делась. С каждым днем он шагал к тому, чтобы стать пустым.
И она врала даже себе о тех причинах, что заставили ее отправиться в дорогу со своими спутниками. Истинную и самую главную Лавиани знала, хотя и не желала о ней думать. Когда придет тот день и мальчик остановится на границе между светом и тьмой, ей надлежит быть рядом. Чтобы оборвать его жизнь, не дать циркачу превратиться в чудовище и причинить много бед.
Снег теперь падал сплошной стеной, деревья вдоль запорошенной дороги скрылись из виду, а где-то далеко-далеко раздался волчий вой. Сойка ругнулась и ускорила темп.
