В клетке их было четверо. Кроме Таля и Бола были еще два немолодых леданина. Боресвет ехал в соседней клетке, Таль периодически чувствовал, как почти неживой, застывший взгляд воина скользит по нему, но не отвечал ему тем же. Зачем? Помочь он ничем не сможет – если уж гигант Боресвет не смог одолеть железные прутья клетки, ему это тем более не по силам. Воин же старался изо всех сил. В первый же день он порвал веревки, которыми был связан (самого Таля не посчитали достаточно опасным, чтобы связывать, клетки вполне хватало), и с воинственным кличем (напоминавшим, скорее, волчий вой) попытался сломать решетку. За что был бит надсмотрщиками до полусмерти и облачен уже в цепи. Придя в себя, Боресвет порвал цепи, хотя и не без труда, после чего опять принялся за решетку. Результат был вполне предсказуем – побои до беспамятства и колодки. Колодки богатырю оказались не по силам, больно уж неудобно было их ломать. Поэтому Боресвет затих и смирился со своей участью. Или просто решил выждать подходящий момент, чтобы продолжить единоборство с клеткой. Ларгет не знал. Сам он понимал абсолютно точно, что ему из клетки не выбраться. Если шанс на побег и подвернется, то точно не сейчас.
Бол сидел рядом, чертя что-то пальцем на грязном полу. Неунывающего шутника и непоседу, хорошо знакомого Талю по школе, было не узнать – угрюм, задумчив, молчалив. Как, впрочем, и сам Ларгет. И то сказать, плен и последующее рабство – не повод для веселья. А если еще вспомнить, что их везут к неведомым ассисяй, про которых сказывают многое и разное, только вот в основном нехорошее, так вообще даже думать не хочется. Потому что, если об их дальнейшей судьбе задуматься, жить вообще не захочется. Уже не хочется, если уж совсем честно.
Таль вздохнул и погрузился в медитацию. Последнее время он делал это постоянно, не для того даже, чтобы пополнить запас энергии, а просто чтобы сбежать на время от въевшегося в тело холода, от пронизывающего ветра, от беспросветного дождя. От проклятой клетки и унылых мыслей о будущем, наконец.
На этот раз медитация получилась необычной. То есть все происходило как всегда, только в конце, вместо того чтобы войти в транс, Таль вдруг почувствовал, что как будто взмывает над клеткой. Он оглянулся, посмотрел вниз – да, точно, клетка была под ним. И в ней было четыре пленника. Включая и его, Ларгета. От удивления он потерял контроль над медитацией (который в трансе не нужен) и сразу же оказался опять в клетке, потрясенный и задыхающийся. Бол с удивлением посмотрел на него, но не сказал ни слова. Таль даже подумал, что его друг вообще разучился говорить. Потерял, так сказать, проклятие речи.
Но занимало его сейчас совсем другое. Что это было? Никогда Таль не чувствовал во время медитации подобного. И никогда не читал о таком в книгах. Что, впрочем, доказывало только то, что не так уж он много их прочел.
Ладно, попробуем повторить. Медитация – это не чары, Силу она не отнимает, а совсем даже наоборот. Времени, конечно, требует, да ведь его сейчас хоть отбавляй, времени-то. Так что отчего бы не попробовать снова. А ну-ка, еще разок…
На этот раз все прошло как обычно. Таль провалился в транс, из которого некоторое время спустя благополучно вышел. Никаких тебе полетов над клеткой, вообще ничего необычного. Это несколько разочаровало Ларгета.
Он поймал слегка заинтересованный взгляд Бола. Его друг явно оживился, наблюдая за упражнениями Ларгета, но не в силах понять их смысл. Любопытство всегда было слабостью юноши, из-за которой он частенько попадал в забавные, а порой и неприятные приключения. Таль ничего не собирался ему объяснять. Хотя бы потому, что сам мало что понимал. Да и куда приятнее видеть знакомый любопытный взгляд шкодливого котенка, чем полные безнадежной тоски глаза. Таль несколько раз вздохнул всей грудью и снова ушел в медитацию.
Вырвали его оттуда грубо и бесцеремонно:
– Ты че, на, совсем, что ли, на, офигел? Не слышу ответа! Ты, на, хоть живой или помер, на, совсем? Отвечай, когда тебя спрашивают, на!
Это был старший надсмотрщик, Руд. Личность весьма колоритная и неоднозначная. Довольно высокий, плотный, с густой бородой, он постоянно прохаживался вдоль клеток с рабами. Или ехал на лошади непонятной масти и возраста, в зависимости от того, стоял караван или двигался. Старшего надсмотрщика остальные должны бояться. Меньше, чем хозяина, но все же значительно больше смерти. Руда же не боялся никто. Надсмотрщики почтительно выслушивали его распоряжения только для того, чтобы полностью их игнорировать. Руда это, впрочем, абсолютно не задевало – казалось, главное для этого человека, чтобы его выслушали и выразили готовность исполнить любой приказ. Это добавляло ему важности и значимости в собственных глазах. Будут ли его распоряжения (кстати, довольно бестолковые, как правило) исполнены, его нисколько не волновало.
– Ты че, на, молчишь? Плетки захотел, на?
– Живой я, живой, – торопливо отозвался Таль. Плетки он совсем не хотел. – Уснул только малость, вот и все.
– Ты че, на, совсем обурел, днем спать?
– А что еще делать? – пожал плечами Ларгет. – Жрать пока рано, только спать и остается. В кости сыграть и то нельзя, нет их у меня. Да и на что играть-то?
– Везет же, на, людям, – позавидовал Руд. – Спишь себе, на, когда захочешь, жрешь, на, от пуза задарма… Чем не жизнь, на? А тут корячишься, сторожишь вас, на, чтобы не сбежали, с коня не слазишь, поспать, на, не поспишь…
– Могу поменяться, – беспечно предложил Ларгет.
Двое леданцев и Бол опасливо втянули головы в плечи. Злился Руд нечасто, но уж если разойдется – кричи «караул», все равно не поможет. А рука у него была тяжелая…
Однако надсмотрщика такой ответ только развеселил. Шуток он, как правило, не понимал, но в виде исключения эта до него дошла.
– Нет уж, на, – ответил он, довольно посмеиваясь. – Каждый, на, должен быть на своем месте, на. Ты – в клетке, а я – на коне, на. Понял, пацан, на?
– Так точно, – бодро отрапортовал Ларгет, не поднимаясь, однако, с места.
– То-то, на. – Довольный собой Руд благосклонно кивнул ему и поехал дальше.
– Рисковый ты парень, – покачал головой один из леданцев по имени Юр. – Не дразнил бы ты его, приятель. Не только тебе достанется, нам тоже перепадет. Опять же неуютно с полутрупом в одной клетке будет.
– Да ничего он не сделает, – махнул головой Ларгет. – Скажешь «так точно», вмиг подобреет. Ну наслаждается человек своей властью, бывает. Не злоупотребляет же. На.
– Может, и так, – согласился Юр. – Да только все равно поосторожнее, парень.
Капля дождя свалилась Ларгету за шиворот. Он выругался без особой злости. Казалось, мокрее быть уже не может, а вот и не так: может – если вода за шиворот попадет. Неприятное ощущение, и ничего с этим не сделаешь.
Рядом чихнул Бол. Вытер нос грязным рукавом, вопросительно посмотрел на Таля. Тот усмехнулся и закрыл глаза. Надо все же разобраться с этой медитацией…
Ни на этот раз, ни на следующий у него ничего не получилось. Как обычно проваливался в транс, как обычно из него выходил. Все это уже порядком начинало ему надоедать. Наконец, измученный бесплодными попытками, он уснул.
– Ну чо, на, жрать будем или как? – разбудил его грубый голос.
Ларгет с трудом разлепил отяжелевшие веки. Тело его затекло и порядком продрогло. Хорошо еще, пока не заболел. Вообще-то любой сквозняк всегда валил Таля с ног, а тут третий день на дожде, без малейшей надежды согреться – и хоть бы что. Ларгет ощутил даже некую не вполне уместную в данной ситуации гордость. Вон здоровяк Бол – и тот чихает вовсю. Хотя зимой без шапки разгуливает, идиот. Воспалением мозга два раза, конечно, не болеют, а вот простудой – пожалуйста.
Ухмыляющийся Руд ходил вдоль клеток, похлопывая рукоятью плети по ремню. Кашевары (впрочем, Ларгет сильно сомневался, сумеют ли эти отравители сделать хотя бы кашу) подтащили котлы с едой ближе к клеткам и принялись разливать неприятного цвета бурду в подставленные котелки. Запах упомянутой бурды был отвратителен и вызывал тошноту. Таль с ужасом подумал, каково же это на вкус. В этот раз кашевары, похоже, превзошли самих себя. За все три дня такой гадости им еще не давали.
Ларгет сквозь решетку протянул свою миску и получил в нее порцию дряни. Рукам сразу стало теплее, только сейчас он понял, до какой степени замерз. Таль осторожно сделал глоток. Ничего. Гадость страшенная, но… Похоже, к плохому тоже привыкаешь. А нет, так плети надсмотрщиков приучат. Он не забыл, как в первый день плена его от подобной бурды вывернуло наружу и как был за это избит. До сих пор спина ноет, на боку спать приходится. Хорошо еще не загноилась, вряд ли кто тут стал бы его лечить.
Новый глоток. Фу, какой все же отвратный вкус. Почти как запах. Но запах можно приглушить, если зажать нос. А как избавиться от вкуса? Язык, что ли, откусить? А чем тогда заклинания произносить? О безъязыких магах история как-то умалчивает… Или они просто не могли о себе рассказать?
