Сегу был в ярости, но очень недолго. Она практически мгновенно сменилась страхом.
Он потерял контроль над собой. Совершил непоправимое. Прикончил сперва отца, а затем и сына, бросившегося на помощь. Уже через секунду после того, как упал Крейт, сойка понял, в какую выгребную яму угодил благодаря своей несдержанности. Убил сразу двух, знающих старое наречие!
Вот же шаутт!
Он понятия не имел, что теперь сказать Шреву. Мысли лихорадочно прыгали, пытаясь найти оправдание случившемуся.
Укол в бедро не причинил Сегу боли. Заколка девки вошла неглубоко. Он оттолкнул от себя Бланку, и та упала неловко, едва не разбив себе голову о бортик бассейна.
– Мерзкая тварь! – сказал сойка, выдергивая шип, украшенный незабудкой. – Я бы вырезал тебе язык, если бы он не был нужен Шреву.
Внезапно он почувствовал, что тело теряет вес. Руки и ноги стали такими легкими, словно он вот-вот оторвется от земли, его подхватит ветер и понесет, как будто пушинку тополиного пуха. Стало очень смешно, и Сегу глупо хихикнул высоким фальцетом.
Ему было хорошо и весело. Даже когда он понял, что падает, это выглядело как настоящее приключение.
И Сегу решил, что это лучшее мгновение в его жизни.
Он сильно ударился лицом, сломав скуловую кость, но продолжал улыбаться, пуская липкую слюну из уголка рта. А затем эйфория прошла, точно ее смыло ледяным потоком горной реки, и по телу пробежала первая судорога.
– Проклятая сука! – непослушным языком произнес он, силясь вернуть контроль над своим телом, но конечно же у него ничего не получилось.
Он знал, что это такое. Яд алой тихони. Вне всякого сомнения.
Попытался коснуться талантов и… не смог. Мозг, оглушенный паучьим токсином, больше не отдавал команды.
Сегу мог видеть, слышать, говорить и чувствовать. Но во всем остальном он превратился в самое настоящее неподвижное бревно. И знал, что так будет продолжаться, пока яд не превратит его мозг в кашу. Через час, а может, и через неделю.
Ему оставалось лишь следить, как улыбающаяся во весь рот Бланка осторожно поднимается и на ощупь двигается вперед. Она остановилась перед телом Крейта, задев его ногой, стала шарить вокруг, пока не нашла искомое – кинжал.
Затем направилась к Сегу.
– Ты не волнуйся, – сказала она ему. – Обещаю, что глаза я вырежу тебе в самую последнюю очередь.
Мильвио слышал крики тех, кто преследовал Шерон, и видел блики факелов на древесных стволах. Он стремительно сокращал дистанцию, держа Фэнико в руках и стараясь не шуметь.
Треттинец вылетел на наемников, точно волк на стаю собак. Он не церемонился с ними, и кровь летела на дубовые листья и мягкий мох. Лишь один оказался хорошим бойцом, но сопротивляться яростному натиску смог меньше минуты. Фэнико перерубил оба предплечья, а затем вошел глубоко в грудь.
Мильвио на обратном движении выдернул клинок и краем глаза заметил, что в него что-то летит. Он сделал отшаг, пропуская этот предмет мимо себя.
Тот ударился о дерево, покатился, остановившись недалеко от упавшего факела, и он увидел, что это голова.
Голова Лавиани.
– Болтун, мы снова встретились, – сказал Шрев, приближаясь и вытирая алые руки тряпицей. – Даю тебе шанс. Ты забавен и, кажется, многое знаешь. Бросай свою чудесную железку и тогда выживешь. Я убью только воровку. Разобью ей лицо статуэткой, чтобы она не лезла в дела серьезных людей.
Треттинец встал у сойки на пути, подняв окровавленный меч, метя острием в горло.
Шрев не доставал оружия. Он напал стремительно, и его руки, точно мельница, обрушились на Мильвио. Меч оказался вырван, а сам воин подброшен вверх и нанизан на острый дубовый сук…
Тэо оторвал лицо от воды, словно та была паутиной, липкой, не желающей отпускать. В глаза ему все еще летели рубиновые капли крови Войса. Все было как в реальности.
Чтобы встать из бассейна, пришлось напрячь ноги, а затем сорвать с запястий тягучую воду, тянущую его обратно на дно.
– Ты должен вернуться, дхенне, – произнес эйв. – Время уходит, вода превращается в камень. Твой путь только начался.
– Я видел. Видел, как они умерли!
– Ты не видел ничего, дхенне. Этого не случилось и, быть может, не случится. Они справятся без тебя. Или погибнут. Ты не должен вмешиваться.
– Остаться я тоже не могу. Прости.
Алые глаза эйва были печальны:
– Это моему народу следует просить прощения, что мы оставили людей и те причинили боль миру, который вы так любили. Я не держу тебя, дхенне. Лес не держит. Ты волен поступать так, как говорят тебе звезды. Но ты не прошел обучение, не получил знания, и вода в купели вновь станет лишь водой. Ты не познаешь всю глубину магии дхенне. И, если коснешься ее сейчас, не пройдя обучения, умрешь. Старый друг говорил тебе об этом. Если ты понимаешь мои слова, если готов отдать свет своего сердца за свет чужих сердец, тропа перед тобой.
Тэо поднял с земли острую дубовую ветку. Он знал, что делать:
– Я готов. Прощай.
Когда он бежал, то услышал голос древнего существа:
– Я буду ждать тебя, дхенне. Если не сейчас, то когда из желудя вырастет дуб. Лес всегда ждет.
Шерон не нужен был свет, чтобы бежать. Статуэтка Арилы оттягивала руки, легкий меч бил по бедру, серые и графитовые картинки смазывались, кружились.
Люди Шрева гнали ее подальше от зданий и череды серпантинов, где она могла бы скрыться. Несколько раз оборачиваясь, указывающая видела отсветы огней.
Ей удалось вырваться из полукольца, вернуться на окраину города, пересечь мост через канал, украшенный светлячками.
Она не останавливалась, придерживалась плана, помня слова сойки о том, что лишь движение поможет ей уцелеть и дождаться помощи. Лавиани уже должна была появиться, но ее что-то задерживало, и Шерон это беспокоило.
Существа в кронах тревожно шептали ей, поторапливали, и девушка, продолжила свой бег.
Мимо древних домов, через площадь, вся поверхность которой мягко фосфоресцировала из-за неведомого мха, разросшегося здесь.
– Вон она!
Прогудел рог, извещая, что беглянка найдена.
Лавиани, точно старая рысь, кралась по лежащим на земле теням, пытаясь почуять куда более крупного хищника, которого так опасалась.
Она знала, что он рядом. Чувствовала его и ходила кругами вокруг молодой дубовой рощи, расставляя ловушки. Затем сойка переместилась на ветви, перешагивая с одной на другую и пытаясь разглядеть Шрева.
Лавиани понимала, что в прямом столкновении благодаря количеству талантов он способен вывернуть ее наизнанку, и поэтому не собиралась сражаться.
Метательные ножи, усиленные талантами, были ее козырем.
Но Шрев играл с ней в кошки-мышки. Она никак не могла увидеть его, он перемещался настолько быстро и ловко, что все время скрывался за деревьями и подбирался все ближе и ближе.
А затем откуда-то из-за канала, ослабленный расстоянием, запел рог. Лавиани, положив руки на шершавую кору, слушала его. Перескочила на следующее дерево и с разочарованием поняла, что рядом больше никого нет.
Шрев ушел.
Графитовый мир теперь разбавляли оранжевые розы из теплого огня. Краски смешивались, отчего в голове возникал диссонанс. Шерон стояла с обнаженным клинком, который подарил ей Мильвио, глядя на пятерку мужчин, что прижали ее к стене. Статуэтку пришлось бросить в траву.
– Послушай, красавица, хватит дурить, – сказал низкорослый мужик со светлыми волосами. – Иди сюда, с тобой хочет поговорить наш наниматель.
– Уходите, – сказала им Шерон. – Уходите, пока можете!
Они лишь рассмеялись в ответ.
Низкорослый подошел, и указывающая в выпаде нанесла укол. Так, как ее учили. Без сомнений и с единственным желанием – убить.
Человек парировал удар со смехом, она быстро убрала оружие, чтобы не лишиться клинка. И мгновенно перешла в стремительную контратаку.
Такой прыти от нее никто не ожидал. Даже этот надменно смеющийся мечник, считавший, что глупая девчонка не представляет угрозы.
Только поэтому ей улыбнулась удача.
Цапля выслеживает рыбу, ловит ее, стряхивает росу и уходит в камыши. Кончик тонкого меча проткнул человеку горло, и, когда указывающая «ушла в камыши», у ее противника вырвался сиплый стон, а затем вверх ударил упругий, черный из-за ночи фонтан крови.
Кто-то из уцелевшей четверки вскрикнул, все схватились за оружие, больше уже не веселясь.
– Сказали взять живой, – нервно напомнил человек с куцей бороденкой.
– Угу, – ответил ему чернявый парень с совершенно пустыми глазами. – Живой. Угу.
Он словно уговаривал себя остановиться, но топор держал обеими руками. И сделал первый шаг.
Эти несколько секунд показались Шерон часами. Она начала отступать, не опуская оружия. Ее рука чуть дрожала, а в желудке уже просыпался привычный и такой омерзительный голод.
