Залив белого призрака - Николай Дмитриевич Бойков

Николай Дмитриевич Бойков — автор нескольких книг поэзии, прозы, пьес, капитан дальнего плавания, романтик и публицист, автор многих идей по проектированию и применению морских катамаранов, сын морского офицера и мальчик из гарнизона, уехавший в первую свою экспедицию из Геленджика на Каспий после восьмого класса.

Первым его приключением стала дорога в школу: мимо казарм, стадиона, поля, по мосту через речку Бельбек, через качинское шоссе, на сопку по тропке, мимо двух дзотов с окопчиками на виду знаменитой севастопольской батареи, полчаса вверх, пока не откроется вид на далёкий рейд, с линкором и горизонтом, и школа над виноградниками совхоза имени Софьи Перовской — просто фантастика!

Почему так подробно? Все подробности — от старых татарских названий до труб линкора — всё отразилось в характере и мечтах, в порыве к движению, увлечённости, в провинциальном отсутствии всяких амбиций, легкости поворотов судьбы и занятий.

Поступал в медицинский, учился на мехмате и в горном институте, окончил литературный и мореходное училище. Работал техником-топографом, техником-геофизиком, судоводителем, стал капитаном дальнего плавания — все это с памятью о мальчишках из гарнизона, башнях батареи из окон школы, мечтах о далёких плаваниях и о белой луне на дневном небе.

Когда послал первые рассказы на творческий конкурс во ВГИК на сценарный и в Литературный институт одновременно, оказалось, что срок официального приёма во ВГИК закончился, но в письме за подписью Марка Захарова предлагалось приехать и поступать. Увы, выехать из экспедиции летом — большая проблема, думать положено быстро — выбрал литинститут, полагаясь на будущее. Будущее увело в провинцию, далёкую как ссылка, по морям-океанам, к письму и творчеству по законам морского жанра. Так пишут в судовом журнале — кратко и быстро, факт раздроблен пунктиром на обрывках времени…

Поэзия и проза, составившие первые книги, были не чётким отражением моря и морской романтики. На море не служат, а живут теми же муками и страстями, что и на берегу, только любовь с навигацией путают , и наколки рисуют мальчишеские — парус, якорь, чайка. Фантастика.

Первые рейсы проявили стремление видеть жизнь шире, чем байки на камбузе и команды на палубе, но владеть механизмом выкладывания слов и событий в буквы и строки на белом листе оказалось не просто. Сложился свой стиль — не торопливый, обрастающий массой подробностей, сочных как спелая вишня. Взгляд обрёл фокус двойного зрения, как дерево в свете заката: яркие краски с одной стороны, с другой — длинная тень мне под ноги… Пытался реконструировать тему приёмом другого жанра: переписывал собственные рассказы в вариантах пьес и киносценариев. Но и этого оказалось мало — попробовал жанр фантастики. А что не фантастика в нашей жизни? Россыпь талантов на свалке страны советов? Капитан и одесситка на Пересыпи? Моряки в африканских клетках? Абрикосовый сад в оранжевом цвете рассвета? Любовь и одиночество за одну ночь? Лёд Антарктиды в бокалах с виски и моряк в космическом корабле? Слова из далёкого детства — более честные и справедливые, чем законы цивилизованного правосудия? Все это из книг «Африканский капкан», «Берега и волны», «Залив белого призрака».

Фантастика реальной жизни и фантастического выживания. Космический робот Финк пытался понять людей, любопытно повторяя приём путешествий «из Петербурга в Москву» или «Гулливера», но потерял свою голову на усталой дороге. Чему удивляться? Сам Лев Николаевич Толстой с его «Анной Карениной» и «Воскресением» не выдержал и ушёл босиком на станцию, бросив труды и книги… Тысячи лет: белая луна в дневном небе, мост через речку, гарнизон, провинция, линкор… Фантастика!

Ничего нового. Антология одной жизни в стихах или в прозе, в морях и на сцене. Фантастика быть вдвоём, один на один — с автором, с книгой, с самим собой.

Улитка по склону Фудзи

Судно замедлило ход. Береговой бриз гнал нам навстречу мелкую рябь, обломки льдин и редкие барашки волн — всё остро холодное и противное нашему приближению. Залив, казалось, остывал на глазах, и воздух его замерзал и сковывал всякое движение, даже ветер вдруг сжался и стих, когда мы повернули в сторону ледника.

Берег смотрел на нас глазом воды, сине-зелёным, настороженным и предупреждающим.

— Он следит за нами, — заметил третий помощник.

— Кто? — Чиф [1] повернул голову.

— Берег.

— Ты ещё скажи, что он открыл глаза от нашего приближения?

— А что?

Третий принял вызов:

— Я читал, что в Якутии мамонтёнок почти ожил, когда его раскопали археологи.

— И побежал?

— Нет, — третий стушевался, — ноги разморозились, а головы у него не было.

— Ты не путай север с югом — здесь пингвины, а не мамонты, — улыбнулся чиф.

На мостике четверо: капитан, два помощника и матрос.

Звуков судового двигателя не слышно — только лёгкая вибрация под ногами. Звуки моря обрезаны контуром рубки — только горсть жестких снежинок в лобовые иллюминаторы бросил шквальный порыв, и они побежали по стеклу, шурша и подпрыгивая, как живые. Разговаривали в полголоса, будто дома:

— Температура воздуха быстро падает, — заметил третий помощник, — было минус двенадцать, а теперь — двадцать. Почему?

— Ледник. — Произнёс капитан одно слово, считая объяснение исчерпывающим.

Чиф глянул на эхолот и произнёс успокоительно:

— Дно ровное, как линия горизонта. Эхолот показывает 92 метра.

— Ледник проутюжил и выровнял. — Капитан посмотрел на горизонт, будто там это было видно, и пояснил кратко: — Здесь он сползает с берега, касается дна и колется ледяными полями, скользя в океанское плавание.

— Дистанция до берега две мили, — доложил старпом.

На мостик поднялся начальник экспедиции, услышав последнюю фразу, спросил капитана:

— Может, нам не надо подходить ближе? Расхождения берегов на картах до шести миль [2], будто они живые и ползают. Это не опасно?

— Не употребляйте незнакомых слов, сэр, — капитан снисходительно покачал головой, — это вредно.

— Капитан второго судна ближе трех миль к берегу не подходит. Соблюдает Кодекс [3] предосторожности.

— Безопасности.

— Да, точно. Разведчиков высаживаем на катер, к берегу они идут сами.

— Что вы говорите? Трёх человек в резиновой лодке вверяют воле волн? Странная предосторожность, вы не находите?

— Почему?

— Шлюпку на воде и в сотне метров не всегда увидишь, а на дистанции трех миль она для нас потеряна. Это, уважаемый, отсутствие хорошей морской практики, а не Кодекс безопасности.

— Им платят за риск.

— Извините,