Та ночь запомнилась еще одним странным ощущением. Найл очнулся от сна в темноте, такой же удушающе теплой и тяжелой, как одеяло. На секунду подумалось, что он снова у себя в пещере, затем тлеющие в печи угли заставили осознать, что он у себя в комнате. Он лежал, совершенно не чувствуя сонливости, и озадаченно прикидывал, уж не разбудил ли его какой-нибудь шум. Уловив, наконец, шестым чувством, что он один, Найл откинул одеяло и повернулся в бархатистом мраке на спину, недоумевая, отчего вдруг так теснит дыхание. Сердце гулко стучало, а тело покрывал пот.
Он вновь возвратился памятью в бункер с подвешенными телами, и представил их так ясно, что, кажется, вглядишься, и можно различить, как они болтаются сверху в темноте. Даже при свете дня картина была довольно неприглядная, а уж теперь, посреди ночи, воображение стало невольно живописать, как чувствует себя добыча, когда сверху сваливается паук и, обездвижив волей, вонзает ей в плоть клыки и вводит яд, от которого наступает полный паралич. Можно было представить ощущения жертвы, когда ее в полном сознании затаскивают в бункер, завернув в кокон из липкого паучьего шелка, и там подвешивают вверх ногами, причем она великолепно сознает, что ее съедят живьем. Мысль вселяла такой ужас, что Найл скорчился от нее как от боли.
Он вообще-то понимал, что глупо травить душу такими мыслями, и что при свете дня все это растает, как кошмарный сон. Тем не менее даже сама догадка становилась своего рода пыткой, ведь понятно, что этот ужас существует на самом деле. Наконец, сплотив силу воли, чтобы расслабить мышцы и умерить биение сердца, он смог восстановить в себе умиротворение и покой. Когда в комнату мало-помалу стали просачиваться серые лучи рассвета, Найл почувствовал, что отходит обратно ко сну.
Последовавший за тем сон имел странное сходство с явью. Он стоял перед дворцом, а вокруг вовсю шел снегопад, на щеках таяли снежинки. Найл попытался толчком открыть дверь, но она, судя по всему, была заперта. Затем изнутри послышались шаги, и кто-то отодвинул засов. Дверь отворилась, и на пороге он увидел отца. Через балюстраду лестницы перегнулась мать и спросила: «Кто там?», и отец ответил: «Это всего лишь Найл. Он разыскивает мага». До Найла как-то сразу дошло, что прозвучавший ответ никак не сообразуется с действительностью. Откуда отец знает про мага, если погиб еще до того, как Найл пришел в город пауков? Вспомнив, что отец умер, Найл внезапно осознал, что все это ему, должно быть, снится. Он тщательно вгляделся в отца, пытаясь выявить какой-нибудь явный признак того, что все это только сон, но отец, надо сказать, выглядел совершенно достоверно, как при жизни. Взять те же седые волоски в бороде и усах, что стали появляться на последнем году жизни, или потасканную одежду из шкуры гусеницы, что была на нем во время похода в Диру.
Передняя, где они стояли, тоже ничем не отличалась от настоящей, а когда Найл, вытянув палец, коснулся серого крапчатого мрамора стены, то как и ожидал, почувствовал холодность и твердость. Тогда он глянул себе под ноги на пол, который должен был состоять из такого же материала, и чуть ли не с победным восторгом обнаружил, что тот состоит из треугольных каменных плит, смахивающих на гранитные. Это было неопровержимое свидетельство того, что это сон. Но в таком случае, где же Найл находится? Ответ был один: лежит и спит у себя в постели. Однако когда он пошевелил плечами убедиться, что под ним действительно постель, то понял, что стоит в передней. Тут Найла осенило: раз его тело лежит сейчас и спит наверху, то проще всего – это подняться и посмотреть.
Найл сделал шаг к лестнице, и тут подумал, что уж коли он спит, то можно заодно и полетать. Он поднял руки и тихонько снялся с пола, направляясь вверх через балюстраду, где стояла мать. Пролетев второй пролет ступеней, Найл легко снизился на пол у себя перед дверью. Внутри он застал Джариту, накрывающую стол к завтраку; она была так занята, что даже его не заметила.
Найл открыл дверь в спальню и вошел; себя он, как и ожидал, застал в постели, левой рукой на покрывале, а правой под подушкой. Найл подошел и остановился возле кровати, с приятным недоумением оглядывая свое тело и прикидывая, что будет, если сейчас нагнуться и потрясти себя за плечо; проснется ли этот, другой Найл, и заговорит ли? Тут он понял, что произойдет: он сам очнется и окажется у себя в кровати. Но просыпаться желания пока не было, уж очень интересно все складывалось. А потому Найл тихонько, на цыпочках отошел и выбрался из спальни. Джарита по-прежнему была поглощена своим занятием и не замечала его, так что Найлу из любопытства захотелось ее ущипнуть. Но сдержался: чего доброго, ойкнет и разбудит. Он на цыпочках вышел в коридор.
Тут он вспомнил, что приказал уложить в соседней комнате девушку из кладовой Скорбо. Найл толкнул дверь и вошел. В комнате возле кровати, у окна, стоял Симеон и срезал с тела паучий шелк, орудуя большущими, сантиметров в шестьдесят, ножницами. При работе стальные ножницы чуть поскрипывали; дойдя до ног, оставшуюся кисею Симеон разорвал руками. Башмаков на девушке не было, поэтому от взгляда не укрылось, что вокруг щиколоток у нее имеются отметины, напоминающий след от веревки.
– Что это такое? – спросил Найл у Симеона, а тот покачав головой ответил: «А пес его знает», – ответ, совершенно не вяжущийся с Симеоном, и соответственно, свидетельство, что все это сон.
И тут Симеон неожиданно начал разрезать рубище, начав сверху от шеи. Ножницы распороли грубую серую ткань, и когда дошли до подола, стало ясно, что кроме этой одежды, на девушке ничего нет. Первым делом в глаза бросалось, что кожа у нее необычайно бледная – вон как жилки просвечивают на изящных бедрах. Но что удивляло, так это лоскутки какого-то бурого вещества, липнущего к маленьким плоским грудям. Следы этой же дряни виднелись на животе и на бедрах. Найл потянулся и сколупнул один из лоскутков покрупнее – что-то сухое, похожее на ошметок листвяной плесени. Он посмотрел на неподвижное лицо.
– Интересно, как ее зовут?
– Чарис.
– Откуда ты знаешь?
Ответ Симеона прозвучал загадочно:
– Это выведено у нее на сердце.
Внимание Найла привлек шум на улице, и он посмотрел в окно. Внизу на площади бригада работяг под присмотром Диона тянула здоровенную телегу, на которой стоял деревянный ящик – один из тех, понял Найл, что лежал в хранилище. Он повернулся к Симеону:
– Один из твоих сундуков привезли.
– Прекрасно! – с живостью воскликнул Симеон, поглядев из окна. – Пойдем, вскроем.
– И что ты думаешь найти? – поинтересовался Найл.
