— Мосье, к вам мосье де Монтре.
Жак Дюбуа брезгливо поморщился.
— Скажите, что я не могу его принять.
Однако посетитель, решительно отодвинув слугу, уже входил в кабинет. Тонкие черты породистого лица, безупречный костюм, еле уловимый запах дорогого лосьона — все в вошедшем говорило о принадлежности к старинному дворянскому роду, не имеющему ничего общего с наскоро купленными баронствами нуворишей; такие манеры формируются столетиями. Даже и теперь де Монтре держался с достоинством, мало вязавшимся с целью его визита.
— Если вы пришли просить об отсрочке, граф, то напрасно теряете время, — сказал Дюбуа. — Срок ваших закладных истек, деньги вами не внесены, и дом становится моим по праву.
— Никто не оспаривает ваших прав, мосье, — ответил де Монтре, — я лишь прошу вас войти в мое положение. Мои предки жили в этом доме на протяжении трех столетий. Я понимаю ваше желание приобрести старинный особняк; вы достаточно богаты, чтобы сделать это. Но ведь, помимо моей усадьбы, существуют и другие…
— Мне нравится именно ваша, и покончим с этим.
— Мосье Дюбуа, я ведь не прошу вас аннулировать долговые обязательства. Вы получите свои деньги, но чуть позже, как только мои обстоятельства поправятся…
— Ваши обстоятельства никогда не поправятся, и если вы сами это не понимаете, то вы еще больший глупец, чем я думал.
— Как вы смеете говорить со мной в таком тоне!
— Смею, мосье Арман Филипп граф де Монтре, еще как смею! Я, жалкий ничтожный плебей, предков которого ваши предки могли просто ради забавы травить собаками, теперь говорю с вами так, как мне вздумается, и вы будете меня слушать! Вы правили Францией на протяжении столетий, проигрывали от скуки огромные состояния, устраивали оргии, достойные Калигулы, вам принадлежало все — власть, почет, женщины — но теперь ваше время кончилось! Вы бездарно спустили капиталы, награбленные вашими предками в крестовых походах и междоусобных войнах, отнятые у тех, кто всю жизнь добывал свой хлеб в поте лица — и теперь власть перешла к тем, кто ее действительно достоин. Третье сословие — это все, слышали такой лозунг? В своей аристократической спеси вы не пожелали ударить палец о палец, чтобы спасти положение; вы презирали коммерцию — ну конечно, торговать куда менее достойно, чем насиловать крестьянок. Посмотрите на себя, граф де Монтре! Даже теперь, дойдя до полного разорения, вы тратите последние деньги на дорогие костюмы и лосьоны! Нет, я не испытываю ни малейших угрызений совести, отнимая у вас дом. Я получаю его по справедливости, приобретаю на деньги, которые честно заработал, а не унаследовал от придворного лизоблюда или разбойника в доспехах.
Лицо графа побледнело, рука стиснула набалдашник трости, однако де Монтре совладал с собой. Он резко повернулся и направился к двери. На пороге он остановился и произнес почти безучастно:
— Вам не будет покоя в моем доме. Ни вам, ни вашей шлюхе, — после чего стремительно вышел.
«Шлюха, — усмехнулся про себя Дюбуа, — ну и что, что шлюха? Можно подумать, что его аристократки — непорочные девы. Во всей истории Франции была только одна девственница, да и ту сожгли на костре…» — Дюбуа полагал, что по части остроумия он тоже не уступит завсегдатаям аристократических салонов. Мысли его обратились к Жаннет. Он действительно подобрал ее на панели — в самом начале ее карьеры, прежде, чем очарование молодости успело поблекнуть под бременем профессии. Жаннет жила у него уже полгода — и жила весьма неплохо, так что всем этим разорившимся графиням впору только завидовать; должно быть, она и сама теперь с удивлением вспоминала о временах, когда была уличной проституткой. В последнее время она, пожалуй, даже слишком избаловалась и стала позволять себе капризы, но Дюбуа находил в этом даже особое удовольствие: человеку, который с малолетства привык пробивать себе дорогу зубами и когтями, быстро надоедает покорность.
Дюбуа вынул из кармана часы на золотой цепочке, бросил взгляд на циферблат и поднялся из-за стола. Завтра в это время, подумал он, Жаннет сможет почувствовать себя почти графиней де Монтре.
Карета въехала в ворота, украшенные гербом рода де Монтре; колеса зашуршали по гравию подъездной аллеи. Откинув занавеску на окне, Жаннет с любопытством разглядывала свое новое жилище, или, как выразился Дюбуа, «загородную резиденцию». Старинный трехэтажный особняк больше походил на крепость, чем на жилой дом; массивные стены, обросшие мхом у основания, узкие, особенно в восточном крыле, словно прячущиеся в нишах окна, тяжелые ставни и двери угрюмо контрастировали с веселым летним небом и ярким солнцем. Даже в пышной зелени сада чудилось что-то зловещее, словно в болотной траве, скрывающей гибельную трясину.
— Не очень-то здесь уютно, — произнесла с сомнением Жаннет.
— Здание построено в шестнадцатом веке, — с видом знатока ответил Дюбуа, — а это были довольно смутные времена. С тех пор, конечно, дом не раз ремонтировался и обновлялся. Но все же это самое настоящее старинное родовое гнездо. Ты будешь жить здесь, как графиня.
Жаннет ничего не ответила; она не строила иллюзий относительно своего будущего и понимала, что рано или поздно Дюбуа наскучит ею и возьмет новую «графиню» — или даже вслед за настоящим дворянским особняком обзаведется настоящей женой-аристократкой. Впрочем, за прошедшие полгода она кое-что скопила и рассчитывала к тому же на щедрый подарок при расставании; а там, конечно, сыщется еще какой-нибудь нувориш, для которого физические данные женщины куда важнее ее репутации.
На крыльце их встретил Пьер Леруа, нанятый новым владельцем мажордом. В холле ожидала прислуга. Дюбуа нетерпеливым жестом отпустил слуг и обратился к Леруа:
— Покажите нам дом.
— Да, мосье, — поклонился тот, — но, может быть, мадам желает отдохнуть с дороги?
Жаннет улыбнулась: ее назвали «мадам», словно она и впрямь была законной супругой владельца поместья.
— Мадам отдохнет позже, — сказал Дюбуа. — Ведите нас.
— Как скажете, мосье.
Они прошли через сумрачный холл с потемневшими от времени портретами на стенах и огромным камином, похожим на старинную башню, и поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. Миновав несколько комнат, меблировка которых, кажется, не менялась со времен Людовика XV, они оказались перед массивной дубовой дверью.
— Кабинет графа, — объявил мажордом и взялся за тяжелую бронзовую ручку. Однако дверь не открылась.
— Странно… — пробормотал Леруа, — я помню, что оставил дверь отпертой.