— Но между этими смертями нет никакой связи… и в них нет никакого смысла. Все они вполне объяснимы. Совершенно очевидно, что это просто несчастливое совпадение.
— По роду своей службы я не должен верить в совпадения, — холодно заметил Леблан.
Расследование затянулось на несколько часов. Инспектору так и не удалось отыскать оснований, позволяющих квалифицировать происшествие иначе, чем несчастный случай. Наконец он удалился явно недовольный, бросив на прощание фразу: «Будьте осторожны, мосье Дюбуа». Фразу это можно было понимать двояко: «опасайтесь неизвестного убийцы» или «берегитесь разоблачения».
Когда все кончилось, ехать в Париж было уже поздно, да и нового кучера надо было где-то искать. Дюбуа вынужден был отказаться от поездки, с негодованием чувствуя, что выгодная сделка уплывает из рук. Но неприятности этим не ограничились. Сразу несколько слуг потребовали расчет. Дюбуа все же удалось отговорить их; он обещал им прибавку к жалованию, понимая, что если из-за бегства слуг дурная слава дома возрастет, платить придется еще больше. Конечно же, не обошлось без сцены с Жаннет, заявившей о категорическом нежелании жить «под одной крышей со смертью» (должно быть, это выражение она почерпнула из одного из бульварных романов, которые читала в последнее время в больших количествах). Дюбуа сначала уговаривал ее, потом накричал, потом все-таки завершил дело миром, скрепив соглашение дорогим ожерельем, которое прежде хотел преподнести в более подходящей обстановке. При этом он подумал, что, будь на месте Жаннет самая добродетельная супруга, спор был бы решен таким же образом, и презрительное отношение к проституткам совершенно не оправдано: все женщины — одинаково продажные твари.
Вскоре почта известила Дюбуа, что его скверные предчувствия оправдались: его несостоявшейся поездкой воспользовался конкурент, и то, что должно было принести прибыль, теперь оборачивалось убытками. Казалось бы, все подталкивало Дюбуа к отъезду в город; однако он был упрям и не привык отступать перед препятствиями — напротив, чем серьезнее они казались, тем больше крепла его решимость преодолеть их; не будь этого качества, он не сделал бы карьеры от мальчишки-газетчика до преуспевающего дельца.
Вечером того же дня, когда пришло огорчительное известие, хозяин дома и его любовница сидели в столовой в ожидании ужина. Дюбуа машинально перегибал и складывал салфетку: пополам, еще пополам… Он всегда проделывал подобное, когда бывал раздражен. Неожиданно в столовую вбежал запыхавшийся лакей, в обязанности которого входило прислуживать за столом.
— Мосье, мосье! Кухарка…
— Только не говори, что она мертва! — воскликнул Дюбуа.
— Еще нет, мосье… но, кажется, ей очень худо.
Старухе действительно было худо: она задыхалась, лицо ее посинело, тело содрогалось в судорогах. На полу валялась большая ложка с остатками пищи. Очевидно, кухарка поперхнулась, пробуя собственное блюдо; Дюбуа, впрочем, понял это не сразу — сначала у него мелькнула мысль о яде. Одна из служанок пыталась оказать помощь, другая побежала за доктором. Но к тому времени, как прибыл Клавье, все было уже кончено. Список мертвецов снова пополнился.
На этот раз Леблан был, кажется, полон решимости кого-то арестовать. Он самым тщательным образом восстанавливал картину происшествия; выяснилось, что на момент, когда произошло несчастье, лишь лакей и одна из служанок не имели алиби. Инспектор, однако, не стал их задерживать, а предложил хозяину и доктору обсудить положение.
Все трое прошли в кабинет Дюбуа, некогда ставший местом гибели де Монтре; предпринимателя нимало не смущало последнее обстоятельство.
— Я убежден, что мы имеем дело с преступлением, — сказал без предисловий Леблан. — Точнее, с серией преступлений.
— По-вашему, я убиваю собственных слуг? — взвился Дюбуа.
— Нет, вполне очевидно, что это не вы. В последнем случае вы просто не могли этого сделать — если, конечно, весь дом не в сговоре и не выгораживает вас специально. Но сговор между убийцей и жертвами — абсурд.
— Не меньший абсурд, чем убийство без мотива!
— Видите ли, — откашлялся доктор, — чисто теоретически у вас могла быть причина… Я вообще-то не специалист по душевным болезням; у нас тут, в сельской местности, с ума сходят редко. Но буквально на днях мне попалась одна статья… Иногда человек, совершив некий поступок, подсознательно сожалеет о нем и пытается исправить содеянное. При этом он действует как сомнамбула, не осознавая своих поступков и не помня о них. Ну и, поскольку вы косвенно причастны к смерти графа де Монтре…
— Чепуха, — отрезал Дюбуа. — По-вашему, я подсознательно пытаюсь исполнить его проклятие и лишить себя покоя? Но я не испытываю никакой вины, ни сознательной, ни подсознательной. Не вижу причин церемониться с этими засохшими ветвями старинной аристократии.
— Так или иначе, у вас алиби, — вмешался инспектор, — и мы можем не рассматривать экзотическую гипотезу доктора.
— Ваша гипотеза кажется мне не менее экзотичной, — заметил Дюбуа, — вы говорите об убийствах, но ведь все произошедшее — несчастные случаи.
— Не так уж трудно было подстроить три последние смерти, — возразил инспектор. — Чтобы вызвать ночью сердечный приступ у старика, достаточно хорошо напугать его. То же относится и к поперхнувшейся старухе. А в питье лошади можно было подмешать возбуждающий препарат.
— По-вашему, за всем этим стоит кто-то из слуг?
— Нет, не они. И не ваша… гм… подруга. Еще римляне, расследуя преступление, первым делом задавались вопросом: кому выгодно? У вас, очевидно, есть враги?
— Как и у всякого делового человека. Но никто из них не стал бы сводить счеты способом, достойным готического романа. К тому же если кто-то хочет разделаться со мной, причем тут мои слуги?
— Верно, дело здесь не в ваших конкурентах. Больше похоже на месть, причем преследующую определенные цели. Такое впечатление, что кто-то стремится выжить вас из этого дома, попутно сильно сбив его цену за счет дурной славы. Для этого он убивает слуг, которые служили прежде роду де Монтре, а затем, так сказать, предали его, перейдя к вам…
— Иными словами, кто-то из де Монтре хочет по дешевке выкупить родовое гнездо? Но покойный граф был последним в роду, у него не осталось родственников. Я выяснял это.
— В таких делах никогда нет полной уверенности. Родственник может быть дальним и носить другую фамилию; это может быть просто друг и наконец… даже сам граф Арман де Монтре.
— Покойник? Вы же сами видели тело.
— Теперь я не уверен, что мы видели тело графа. Вы же помните, лицо было обезображено выстрелом. Конечно, тогда возникает вопрос, чей же труп нам подсунули… но это уже отдельная тема. Зато смотрите, как сходится все остальное. Граф знает свой дом лучше, чем кто бы то ни было, и у него есть ключи от всех дверей; ему не составляет труда проникнуть куда угодно. И, разумеется, одного его появления достаточно, чтобы смертельно, в буквальном смысле этого слова, напугать садовника и кухарку.