Ричард Матесон
Потерялась маленькая девочка
Плач Тины разбудил меня мгновенно. Темно было хоть глаз коли, середина ночи. Я услышал, как рядом в постели зашевелилась Рут. Тина в большой комнате сделала паузу, чтобы набрать в легкие воздуха, и заплакала еще громче.
— О боже, — пробормотал я спросонья.
Рут со стоном выдохнула и начала выбираться из-под одеяла.
— Лежи, — сказал я устало, и она упала обратно на подушку. Когда Тина устраивала ночные концерты — простуда, колики или просто выпала из постели, — мы вставали по очереди.
Я поднял ноги и уронил их поверх одеяла. Затем переполз в изножье кровати и свесил ноги к полу. Поморщился, когда ступни коснулись ледяных половиц. В квартире было холодно, словно на полюсе, как всегда бывает в зимние ночи, даже в Калифорнии.
Маневрируя по холодному полу — между комодом и письменным столом, мимо книжного шкафа в коридоре, в обход телевизора, — я доковылял до гостиной. Тина спит здесь, потому что квартира со второй спальней нам не по карману. Она спит на кресле, которое раскладывается в кровать. В тот миг, когда я вошел, ее плач сделался еще громче, и она принялась звать маму.
— Не бойся, Тина. Папа все уладит.
Она продолжала плакать. Я услышал, как снаружи, на балконе, наш колли Мак спрыгнул с раскладного стула, служившего ему лежанкой.
Я склонился в темноте над креслом-кроватью. Установил на ощупь, что в постели никого нет. Отступил назад, всматриваясь в паз вокруг, но никак не мог разглядеть, где там Тина.
— О господи, — засмеялся я, несмотря на раздражение, — несчастный ребенок упал под кресло.
Я опустился на колени и посмотрел там, все еще похохатывая при мысли о том, как маленькая Тина вываливается из кровати и заползает под нее.
— Тина, ты где? — позвал я, стараясь подавить смех.
Плач сделался громче, но ее я все еще не видел. Было слишком темно, чтобы разглядеть хоть что-то.
— Эй, ты где, детка? — спросил я. — Иди к папочке.
Словно человек, нашаривающий под бюро запонку, я полез под кресло-кровать за дочерью, которая плакала и все звала и звала маму.
И тут я удивился в первый раз. Я никак не мог дотянуться до нее, как бы сильно ни вытягивал руку.
— Ну же, Тина, — произнес я, уже без намека на смех, — перестань потешаться над своим стариком.
Она заплакала громче. Вытянутая рука сама отдернулась назад, когда соприкоснулась с холодной стеной.
— Папа! — закричала Тина.
— Ради всего!..
Я неуклюже поднялся и в раздражении прошел по ковру. Все еще не до конца стряхнув с себя сон, включил лампу рядом с проигрывателем, развернулся, чтобы поднять с пола дочь, и застыл на месте, уставившись на кресло-кровать. Холодный пот заструился по спине.
Одним прыжком я оказался у кресла, опустился на колени и стал всматриваться обезумевшими глазами в пространство под креслом; горло сжималось все сильнее и сильнее. Я слышал ее плач, но не видел ее.
Мышцы живота сжались, когда до меня дошел весь ужас ситуации. Я спешно провел руками под креслом, но руки ни на что не натолкнулись. Я слышал, как она плачет, но, господи, ее там не было!
— Рут! — закричал я. — Иди сюда!
Я услышал, как сонное дыхание Рут прервалось, потом раздался шорох одеяла, и ее ноги прошлепали по полу. Краем глаза я увидел рядом светло-голубой подол ночной рубашки.
— Что случилось? — обеспокоенно спросила она.
Я снова поднялся на ноги, едва способный дышать, не то что изъясняться человеческим языком. Хотел было что-то сказать, но слова застряли в горле. Рот, однако, так и не закрылся. Все, на что я был способен, — указать трясущейся рукой на кресло.
— Где она? — воскликнула Рут.
— Не знаю! — наконец выговорил я. — Она…
— Что?!
Рут упала на колени и заглянула под кресло.
— Тина! — закричала она.
— Мама!
Рут отскочила от кресла, краска сбежала с ее лица. В обращенных на меня глазах застыл ужас. Вдруг Мак яростно заскреб лапами в дверь балкона.
— Где она? — снова спросила Рут лишенным выражения голосом.
— Не знаю. — Язык мой словно одеревенел. — Я включил свет и…
— Но она же плачет, — сказала Рут, словно, как и я, не могла поверить своим глазам. — Я… Крис, послушай!
Наша дочь заливалась слезами от испуга.
— Тина! — позвал я громко, непонятно зачем. — Где ты, лапушка?
Она только плакала.
— Мама! — повторяла она. — Мамочка, подними меня!
— Нет, нет, это какое-то безумие, — пыталась убедить себя Рут, — она на кухне.
— Но…
В отупении я стоял на месте, пока Рут включала свет и входила в кухню. Через мгновение я содрогнулся от крика, полного ужаса.
— Крис! Ее здесь нет!
Она выбежала из кухни. Глаза полны страха, губа закушена.
— Но где же?.. — начала она и замолкла.
Потому что мы оба слышали, что Тина плачет и что звук идет из-под кресла-кровати.
Вот только там никого не было.
Однако Рут не могла принять безумную правду. Она рывком открыла стенной шкаф и заглянула внутрь. Посмотрела за телевизором, даже за проигрывателем, где оставалось пространство сантиметров в пять шириной.
— Милый, помоги мне, — взмолилась она, — не будем же мы сидеть сложа руки.
Я не двинулся с места.
— Дорогая, она под креслом.
— Но ее же там нет!
Еще раз, будто в тягостном сне, я опустился на ледяной пол и нырнул под кресло. Я прощупал там каждый сантиметр. Но так и не смог найти ее, хотя и слышал плач прямо у себя над ухом.
Я поднялся на ноги, дрожа от холода и от чего-то еще. Рут стояла посреди гостиной и неотрывно смотрела на меня. Голос ее звучал слабо, едва слышно.
— Крис, — сказала она, — Крис, что это значит?
Я покачал головой.
— Не знаю, детка, понятия не имею, что происходит.
Мак, продолжая царапаться в дверь, начал подвывать. Рут посмотрела в сторону балкона, ее лицо застыло в перекошенной гримасе, тело под шелком ночной рубашки била дрожь. Я стоял рядом, совершенно беспомощный, а в голове мелькали десятки мыслей, ни одна из которых не несла решения, не была даже сколько-нибудь внятной идеей.
— Что же нам теперь делать? — спросила она, с трудом удерживаясь от крика, который — я это знал — вот-вот прозвучит.
— Детка…
Я тут же осекся, и внезапно мы оба шагнули к креслу.
Плач Тины сделался тише.
— О нет. — Теперь заплакала Рут. — Нет, Тина!
— Мамочка, — отозвалась Тина откуда-то издалека.
Меня пробил озноб.
— Тина, вернись! — услышал я собственный крик. Отец, окликающий непослушного ребенка, которого он даже не видит.
