Айзек Азимов - Дарвинистская бильярдная

«Дарвинистская бильярдная», в сущности, сводится к разговору между несколькими собеседниками. Меня всегда тянуло к такого рода рассказам - возможно, потому, что я получал большое удовольствие от многих и многих историй, которые начинались с того, что люди, сидя в бурную ночь у пылающего в камине огня, беседуют о том, о сем, и вдруг кто-нибудь говорит: «Именно в такую ночь случилось, что я...»

Этот рассказ многим обязан моему пребыванию на медицинском факультете. Обеденные перерывы там постоянно превращались в непрерывный обмен историями с другими преподавателями - особенно с Бернемом С. Уокером, возглавлявшем кафедру биохимии, Уильямом Ч. Бойдом с кафедры иммунологии и Мэтью А. Дироу с кафедры микробиологии. (Они все трое уже оставили преподавание, но, насколько мне известно, все живы.) Все трое - и особенно Бойд - были большими любителями научной фантастики; именно Бойд рекомендовал меня на скромную должность преподавателя (с заработной платой, которая тогда мне представлялась упоительно гигантской, пять тысяч долларов в каждый-прекаждый год).

Со временем я написал учебник по биохимии вместе с Уокером и Бойдом под заглавием «Биохимия и обмен веществ у человека» («Уильямс и Уилкинс», 1952). В 1954 году вышло второе издание, а в 1957-м - третье, причем каждый раз успеха наша работа не имела. Еще один учебник в соавторстве с Уокером и медицинской сестрой, работавшей не на факультете, предназначался для школ медицинских сестер и назывался «Химия и человеческое здоровье» («Макграу-Хилл», 1956). Он провалился с еще большим треском[1].

При всем при том «Биохимия и обмен веществ у человека» приобщила меня к радостям писания научно-популярной литературы, и это навсегда изменило и меня и мою писательскую карьеру.

Я намеревался сделать целую серию рассказов-разговоров вроде «Дарвинистской бильярдной», но передумал (быть может, к счастью) из-за кислого приема, который Гораций оказал «Бильярдной» (неверно мною истолкованного), а также из-за лаконичной оценки Уокера, прочитавшего рассказ в журнале: «Наши разговоры много интереснее».

Но ничто не пропадает зря. Суждено было настать времени, когда я обрел новый источник вдохновения, на этот раз в застольных разговорах «Пауков под крышкой люка» - своеобразного клуба, в котором я состою. И я написал серию рассказов детективного типа, исключительно из разговоров за обеденным столом. По большей части они публиковались в разных номерах «Элле-ри Куинс мистери мэгезин» начиная с января 1972 года. Двенадцать их вошли в мой сборник «Истории Черных вдовцов» («Даблдэй», 1974). А к этому времени я завершил еще двенадцать «Новых историй Черных вдовцов».

- Ну разумеется, обычное толкование первой главы книги Бытия совершенно неверно, - сказал я. - Возьмите, к примеру, бильярдную.

Остальные трое мысленно взяли бильярдную. Мы сидели в сломанных креслах в лаборатории доктора Троттера, и было так просто преобразить лабораторные столы в бильярды, штативы - в кии, бутылки с реактивами - в шары, и столь же мысленно все это обозреть.

Тетьер даже поднял палец, зажмурил глаза и прошептал:

- Бильярдная!

Троттер по обыкновению ничего не сказал и поднес к губам вторую чашку кофе. Кофе, тоже по обыкновению, был ужасным, но, с другой стороны, я был новичком в компании, и оболочка моего желудка еще недостаточно закалилась.

- Теперь взвесьте завершение партии, - сказал я. - Все шары, кроме, естественно, забойного, находятся в соответствующих лузах...

- Минуточку, - перебил Тетьер, неизменно педантичный, - какая именно луза, значения не имеет, при условии, что ты забил их в определенном порядке, или.

- Неважно. Когда партия кончается, шары находятся в разных лузах. Верно? Теперь, предположим, вы входите в бильярдную, когда игра кончена, видите только финальную ситуацию и стараетесь понять, что именно тут происходило. Совершенно очевидно, что у вас множество вариантов.

- Нет, если знать правила игры.

- Постулируем полное незнание, - сказал я. - Можно предположить, что шары попали в лузы от ударов забойного шара, который ударили кием. Это было бы верно, но вряд ли вы это сообразили на пустом месте. Куда вероятнее, что вам придет в голову, будто шары кто-то разложил по лузам руками, или что шары так изначально и лежали там.

- Ну ладно, - сказал Тетьер, - раз уж вы прыгаете назад прямо к книге Бытия, то заявите по аналогии, что Вселенная либо существовала всегда, либо создалась произвольно, такой, как есть, либо развилась эволюционно. Ну и что?

- Я предлагаю вовсе не эти альтернативы, - возразил я. - Давайте примем за факт целенаправленное сотворение и рассмотрим только методы, какими оно могло быть осуществлено. Самое немудреное - предположить, что Бог сказал: «Да будет свет» и стал свет. Но это неизящно.

- Зато просто, - указал Мейденд, - а «бритва Оккама» требует, чтобы из всех возможных альтернатив выбиралась простейшая.

- В таком случае, почему бы не ограничить бильярдную партию тем, что руками разложить шары по лузам? Это много проще, но не изящно. С другой стороны, если взять для начала первородный атом.

- А это что? - мягко осведомился Троттер.

- Ну, назовите это всей массой и энергией Вселенной, сжатыми в единую сферу в состоянии минимальной энтропии. И если бы вы взорвали такую сферу так, чтобы все частицы

материи и кванты энергии начали действовать, реагировать и взаимодействовать заранее исчисленным образом и возникла бы именно наша Вселенная, разве это не дало бы куда больше удовлетворения, чем просто взмахнуть рукой и сказать: «Да будет свет!».

- То есть, - подытожил Мейденд, - ударить кием по одному шару и разом загнать в лузы все пятнадцать?

- Вот именно.

- Куда поэтичная идея прямого гигантского волеизъявления, - сказал Мейденд.

- Все зависит от того, рассматриваете ли вы это как математик или как богослов, - сказал я. - И вообще первую главу Бытия можно уложить в схему бильярдных шаров. Творец заранее рассчитал все необходимые переменные и взаимосвязи в шести колоссальных уравнениях. Пусть каждый библейский «день» обозначает такое уравнение. И, дав первоначальный толчок к взрыву, он тогда «почил» в седьмой «день», каковой седьмой «день» покрывает весь промежуток времени от начала до четыре тысячи четвертого года до нашей эры. Этот интервал, в течение которого происходило невообразимо сложное комбинированное движение бильярдных шаров, создателей Библии заведомо не интересовало. Все эти миллиарды лет можно было рассматривать просто как компоненты единого акта творения.