Фармер Филип Жозе
Апофеоз, или Зарисовки на руинах моего сознания (Экзорцизм — 2)
В двенадцатый том собрания сочинений Филипа Хосе Фармера включены наиболее скандально известные произведения писателя — романы "Образ зверя".(1968) и «Апофеоз» (1969), начавшие трилогию «Экзорцизм» ("Изгнание бесов").
Трудно представить себе более противоречивые отзывы, чем те, которыми был встречен первый роман, написанный Филипом Фармером по заказу издательства "Essex House", специализировавшегося на так называемой "эротической фантастике", но временами скатывавшегося в откровенную порнографию с космическим уклоном. Нетрудно понять, почему "Essex House" обратился к Фармеру — молодой, но уже именитый писатель успел снискать себе известность весьма скандального толка в пятидесятые годы (в чем только не обвиняли его — от пропаганды зоофилии до совращения малолетних) и поддержал ее в шестидесятые, несмотря на приход "новой волны" таких разрушителей традиций, как Дилэни, Эллисон и Желязны. Труднее понять, почему писатель согласился; но ответ не так сложен, как может показаться.
Когда на свет появился "Образ зверя", снабженный подзаголовком "Экзорцизм: ритуал первый", буря возмущения обрушилась на Фармера с новой силой. Лишь немногим, в том числе Теодору Старджону, патриарху американской фантастики и горячему поклоннику творчества Филипа Фармера, удалось понять, что на самом деле совершил писатель, прикрываясь фантастико-эротическим контрактом. «Экзорцизм» жестоко и смешно спародировал одновременно «крутой» детектив, триллер, роман ужасов и фантастическую литературу низшего пошиба.
В нем органично сосуществуют потерявший напарника, развратника и пьяницу, частный детектив Геральд Чайлд, точно сошедший со страниц Картера Брауна или Микки Спиллейна, вампир-инопланетянин граф Игеску, роковые женщины (во множестве), монстры различных разновидностей… и все это, конечно, в единственном месте на Земле, способном выдержать такую концентрацию кича, — в окутанном зеленым смогом Голливуде, Лос-Анджелес.
Альфред Бестер заметил однажды, что Фармер — "единственный из фантастов, кто не боится довести любую идею до логического конца". В «Экзорцизме» мишенью писателя становится фантастический кич.
А ведь начинается все с того, как в полицейском участке Геральд Чайлд смотрит любительский фильм, запечатлевший жуткое и непристойное убийство или ритуал?.
Казалось, дождь никогда не кончится.
И был вечер, — день шестой… В темноте, петляя по улицам залитого бесконечными потоками воды города, похожего на пейзаж планеты Венера, каким его изобразил автор известного фантастического романа тридцать второго года, Геральд Чайлд преследовал Вивьен Мабкруф.
За несколько минут до начала погони он остановил машину по сигналу светофора на перекрестке КэнонДрайв и Санта-Моника, Беверли-Хиллз. Впереди замер роскошный черный «роллс-ройс». Задние стекла просторной кабины, как и передние, были оснащены дворниками.
Поэтому Чайлд смог разглядеть пассажирку.
Вивьен, вместе с каким-то мужчиной, расположилась на заднем сиденье и, когда зажегся зеленый свет, повернула голову. Чайлд никогда не забудет это лицо, и не только из-за необыкновенной красоты Вивьен. Ему пришлось столкнуться с ней при весьма мрачных обстоятельствах, и, если бы Чайлд только смог, он с удовольствием стер бы их из памяти.
Несколько мгновений он, не обращая внимания на гудки, раздававшиеся позади, раздумывал, не оставить ли Вивьен в покое. Начав преследование, он рискует привлечь к себе внимание всей компании, включая сам объект слежки. Такого не пожелает ни один нормальный человек, — да и абсолютное большинство психов тоже!
Взяв себя в руки он устремился за «роллс-ройсом», перерезав путь «ягуару», нахальный владелец которого попытался, нарушив правила, обойти его слева. Надежно укрытый в своей кабине, водитель яростно просигналил ему вслед, проклиная на чем свет стоит. Волна грязной воды из-под колес окатила «понтиак» Чайлда, но дворники проворно расчистили стекло. Он заметил, что «роллсройс» свернул на улицу Литтл Санта-Моника и, проехав на желтый свет, направился на запад. Хотя плотная завеса дождя мешала разглядеть, что творится вокруг, Чайлд не увидел поблизости ни одной патрульной машины. Он решил рискнуть, повернул налево и, проигнорировав красный сигнал светофора, последовал за объектом слежки. Серую пелену дождя прорезал свет задних огней: «роллс-ройс» свернул направо. Чайлд направился за ним. Роскошная машина остановилась возле ресторана «Мунларк». Вивьен и ее спутник покинули автомобиль.
Им не пришлось мокнуть: всего шаг, и они оказались под навесом, навстречу уже спешил швейцар. Высадив пассажиров, «роллс-ройс» отъехал от ресторана. Чайлд решил проследить за ним. На водителе была форменная одежда, возможно, он направится к дому, где живет сейчас Вивьен. Правда, автомобиль может принадлежать ее приятелю, но Чайлду, пожалуй, не помешает знать, где он обитает.
Хотя Чайлд уже не работал частным детективом, он продолжал держать в машине магнитофон и, следуя за «роллс-ройсом» по Санта-Моника, а затем северной части бульвара Сансет, подробно описал машину и назвал ее номер. Автомобиль свернул на Лексингтон, проехал два квартала, достиг подъездной дорожки, опоясывающей огромный особняк, построенный в георгианском стиле. Здесь водитель вышел и, обойдя дом, скрылся из виду. Сумерки и нескончаемый дождь не давали разглядеть с улицы номер дома. Пришлось добраться до подъездной дорожки. Надеюсь, никому из обитателей особняка не придет в голову посмотреть сейчас, что творится снаружи, подумал Чайлд. Окна светились, но других признаков жизни заметно не было.
Чайлд вернулся к своему «понтиаку» и забрался внутрь с правой стороны, чтобы не замочить ноги. Грязная серобурая вода залила асфальт, булькала в траве у кромки дороги.
Он записал на магнитофон номер дома; затем, вместо того чтобы уехать, долго сидел, раздумывая, что предпринять дальше. После той памятной ночи в доме барона Игеску его решили оставить в покое. Зачем же тревожить их покой?
Конечно, эти создания были хладнокровными палачами, садистами, похитителями. Чайлд знал про их преступления не понаслышке. Но доказать ничего не мог.
А расскажи он обо всем, что произошло, наверняка оказался бы в психиатрической больнице. Что самое печальное, власти поступили бы абсолютно логично.
Иногда Чайлд сам отказывался верить, что события, свидетелями которых он стал, — не игра расстроенного воображения. Даже самые яркие сцены, навеки врезавшиеся в память — например, когда он спустил в туалет "телесную оболочку" Долорес дель Осоройо, включая даже глаза, — уже казались бредовыми видениями.
