мне, конечно.
– И ему это нравится? – Я кивнул в сторону ходящего из одного конца вольера в другой волка.
– Не всегда, но в дикой природе он встречается с тем же самым. Мы же не подключаем к нему провода, так что для него нет ничего необычного. – Она так мило улыбнулась волку, что я, на мгновенье, чуть не поверил в ее искренность. – Идемте дальше, покажу вам остальных зверушек, а потом посмотрим на птичек и рыбок.
Я на секунду почувствовал себя шестилетним малышом, которого первый раз привели в зоосад.
– На мой взгляд, она не такая дружелюбная, какой пыталась нам представиться, – сказал я, когда мы уже сидели в капсуле и готовились к возвращению.
– Согласна, – ответила Джулия, – но, возможно, она видит в нас соглядатаев. Тут никто никому не доверяет.
– А как же наша работа, секреты, там, всякие?
– То-то и оно, что это работа, и видимость доверия только до тех пор, пока от нас можно что-то получить.
– Как тебя еще не уволили за такие взгляды? Тем более, что ты их не скрываешь.
– А смысл увольнять? Я свое мнение никому не навязываю, не призываю к неповиновению, а работу делаю отлично. Лучше многих.
– Прагматичный подход компании?
– Конечно, но уверена, что за мной постоянно следят, может, даже, прослушивают.
– Но ведь это незаконно.
– Ха, будто ты сейчас из обители Фемиды возвращаешься.
Крыть было нечем. У каждой компании два слоя, а то и больше. Один – видимый для всех, оплот законности, честности и корпоративной культуры, а второй гораздо непригляднее: хождение по головам ради должности повыше, интриги, проекты на грани криминала, и так далее.
То, о чем я узнал – настораживало. Теперь я не сомневался в словах Джеймса о том, что все эти подписки о неразглашении – не более чем формальность. Реальность, которая стоит не то, чтобы за попыткой рассказать кому-либо об этом, а даже за мыслями о такой попытке, приводила в трепет. Я невольно поежился, представив, что можно сделать с человеком на глубине в сто пятьдесят метров. Чтобы отвлечься, я стал размышлять об увиденном и о том, как применить эти данные в дальнейшем исследовании.
Вообще, метод был довольно интересный. Подобные эксперименты уже проводились раньше, только алгоритмы закладывались вручную. Грубо говоря, если волк голоден, он начинает охотиться. Далее шли варианты: волк молодой или старый, зима сейчас или лето, и так далее. Исходя из этих ответов, получали логическое решение, а здесь подход отличался кардинально. Следовало дать искусственному интеллекту самому выстроить алгоритмы на основе записанного поведения животных. Звуки, издаваемые подопытными во время эксперимента, также должны были анализироваться им самостоятельно, как и движения тела, глаз, эмоциональная составляющая. От нас требовалось придумать схему, которая сможет заставить Мираж перевоплощаться в то или иное создание – разумеется, частично. Так как главное преимущество нашего «железного» мозга – это многозадачность, то, в конечном варианте, он должен был одновременно быть десятками, сотнями, а то и тысячами существ. Кроме того, он должен был еще и управлять ими, параллельно переводя нам в читаемый вид все действия подконтрольных объектов.
За размышлениями я не заметил, как мы добрались наверх.
– Интересно, в каких облаках ты витал, пока мы ехали? – Спросила Джулия. – Взгляд у тебя был отрешенный.
– Просто размышлял об увиденном, думал, как это все применить на практике.
– Давай думать вместе.
– Я только за, но на голодный желудок плохо соображается. Не хочешь перекусить?
– Почему бы и нет, пойдем, тут есть отличный гриль-бар, там готовят потрясающее мясо.
– Показывай, зажаренный целиком кенгуру – это то, что мне сейчас нужно.
– Там не подают кенгуру, – засмеялась Джулия, – но все остальное – на любой вкус.
В нашем отделе было не принято расспрашивать о текущей работе, у каждого была своя задача, иногда совместная, и все занимались своим делом. Поэтому никто не пытался выведать, где мы с Джулией пропадали и чем занимались. Мы также продолжали собираться вечерами нашей небольшой компанией, даже Майкл вскоре перестал подавать признаки неприязни.
Джулия показала мне свою наработку по имитации человеческого характера и поведения. Несмотря на то, что это не был опытный, протестированный образец, в нем были интересные методы, которые позволили нам ускорить написание нашей программы.
– Ну, хорошо, допустим, мы вывели формулу интеграции по типу птиц, но как ты имитируешь внутренний компас? – Спросила Джулия. – Эти эксперименты в специальных условиях не дают всей картины. Да, тот же журавль считает, что он планирует высоко над землей, что он летит на зимовку, но это всего лишь павильон, с очень хорошей имитацией, а не реальность.
Павильоны – это отдельная история с полным погружением. Я был поражен масштабом иллюзий, создаваемых для опытов. Огромный зал, в котором по желанию оператора мог возникнуть иссушающий зной пустыни, влажность тропического леса, а мог обрушиться девятый вал, словно с картины Айвазовского. Это не было виртуальной реальностью, это было что-то другое. Каждый сантиметр павильонов мог изменяться и двигаться, заставляя любого чувствовать себя в том месте, которое будет ему показано.
Сидни показала нам его возможности. Мы видели происходящее на двух экранах: на одном ястреб пикировал с огромной высоты на пытающегося найти укрытие в кустах зайца, а на втором мы наблюдали, как оба объекта зависли в одной точке, и только потоки управляемого воздуха заставляли птицу думать, что она летит, а движущиеся элементы пола давали зайцу возможность бежать со всех ног. Все остальное проецировалось индивидуально для каждого, в зависимости от угла его зрения. Ястреб видел одно, заяц другое, а мы видели нечто непонятное, так как были сторонними наблюдателями. И только переключаясь между экранами, до меня начало доходить, как это работает на самом деле.
Так что Джулия была права: это идеальная, но имитация.
– Слушай, а нам ведь и не нужна абсолютная реальность. – Ответил я ей. – Сейчас мы готовим базу, основу, которая позволит Миражу взаимодействовать с подопечными Сидни в рамках как раз этих павильонов. У нас пока нет задачи испытывать его в реальных условиях.
– Странно все это, – ответила она, – есть у меня такое ощущение, что добром этот эксперимент не закончится.
– Почему же?
– А ты не догадываешься?
– Нет, так как считаю, что любое развитие искусственного интеллекта приведет к катастрофе, поэтому нужно минимизировать последствия. Собственно, этим я и занимаюсь, можно сказать.
– Ну, смотри, Денис, мы делаем алгоритмы, основываясь на непонятных исследованиях в ненастоящих условиях, а потом, когда это все начнет применяться в реальности, это приведет к масштабным сбоям, тут и к гадалке ходить не надо.
– Ты преувеличиваешь.
