Ну, поскольку на каждую тяжелую гирю найдется своя глубокая лужа, нас тоже когда-нибудь сдует. Есть средняя цифра живучести артдивизиона БМ в условиях боя. Кажется, три часа. Подчеркну — средняя цифра. Кто-то успеет развернуться, жахнуть, свернуться и удрать. А кто-то не успеет свернуться, и его в ответ накроют ракетным залпом. И это, кстати, очень жаль, потому что солдата или сержанта запросто может родить любая баба, а установок 2С4 "Тюльпан", если верить статистике, на всей планете только четыреста штук. И в свободное от идиотских выходок время мы этими машинами очень гордились.
Я своей даже гусеницу покрасил.
Считается, что я. На самом деле этот миномет красили с незапамятных времен. С ним трахался сержант Верчич, потом мучился Вася Голиней, но какой-то внешне заметной стадии процесс достиг, когда формально отвечал за миномет уже я. И лавры героя, способного покрасить гусеницу, обрушились на мою ни в чем не повинную голову.
Вообще-то мы должны были покрасить всю машину, но это оказалось выше человеческих сил.
Представьте себе двадцать семь тонн железа сложной конфигурации. Если совсем тупо — гигантское охотничье ружье, привинченное к здоровому бронированному трактору. И вот этот, с позволения сказать, предмет, под управлением механика-водителя по прозвищу Батя, носится туда-сюда, как укушенный. Запросто развивая шестьдесят километров в час на любой местности. Ну, до сорока на пересеченной, а то "ружье" отвалится. Местность им с Батей по фиг. У них пятьсот двадцать лошадиных сил и широченные гусеницы. Правда, иногда вдруг кончается топливо, потому что Батя, увлекшись, забывает переключить крантик. И капитан Масякин грозится, что однажды в воспитательных целях заставит механика переливать солярку из бака в бак шлемофоном. Батя вяло огрызается. У него сколиоз, плоскостопие, геморрой, фурункулез и еще какая-то фигня. Как его такого вообще в армию взяли, загадка. Кто эту двухметровую унылую жердину записал в механики-водители, тоже вопрос. Но у 2С4 довольно просторный водительский отсек, удобное кресло, и Батя в нем помещается. И гонять на миномете он любит.
Миномет ездит, разворачивается, сворачивается, закапывается, откапывается, стреляет. Долбит так, что за два-три километра "бубух" слышно сквозь легкую броню. Гениальная машина. Но ее же после всего этого надо перед покраской отмыть! А потом тщательно протереть уайтспиритом! Чистим, моем, протираем. И тут наш экипаж отправляют рыть канавы. Или строить заборы. Или разгружать боеприпасы. Мы приходим через неделю и видим, что миномет запылился. Мы снова изводим на него литры растворителя и метры старых простыней. И нас опять куда-то срывают. И миномет опять пыльный.
В конце концов сержант Вася Голиней собирает консилиум — мы стоим вокруг машины и делаем вид, что думаем, как ее покрасить. На самом деле мы думаем, как нам все это надоело, до чего же хочется спать, есть, трахаться и домой к маме. Приходит капитан Масякин и интересуется, почему мы не красим миномет, а стоим вокруг него с глупыми лицами. Масякину объясняют, почему. Капитан включается в общий мыслительный процесс. Наконец кто-то говорит: надо красить по частям, иначе никак. Масякин сдвигает фуражку на нос и чешет в затылке. Капитан вовсе не глуп и все отлично понимает. Просто ему тоже здесь надоело, хочется есть, спать и так далее, хоть он и офицер. А еще капитану заранее ясно, чем может закончиться такая окраска. Но красить все равно надо, поэтому Масякин с тяжелым вздохом дает "добро". Мы выгоняем машину из бокса и срываем с нее гусеницу. Матерые деды оттирают молодняк, хватают кувалды и начинают с дикими воплями колошматить несчастную гусеницу, будто пытаясь выместить на ней всю свою ненависть к Советской Армии и заодно Военно-Морскому флоту. Потом они, конечно, устают, и дальше ржавчину сбивают молодые. Затем мы орудуем щетками с металлическим ворсом. И наконец-то красим эту гусеницу. Дочерна! Вусмерть! Тут как раз уходит на дембель Вася Голиней, и миномет с крашеной гусеницей достается по наследству мне. Экипаж сажает гусеницу на место, убирает машину в бокс, и больше я ее не вижу до конца службы. Потому что надо копать, строить, грузить-разгружать. Еще бирки писать и вешать. Как сказал один умный политработник — что останется от нашей армии после ядерного удара? Бирки и таблички.
В процессе работы над гусеницей происшествий не случилось, только навернулся вниз головой с двухметровой высоты младший сержант Ващик. Надел сапоги с победитовыми подковами. Так, для форсу — ходил, высекая искры из бетона. Потом зачем-то полез на миномет. Самоходчики вообще подков не носят. Не потому что можно поскользнуться и вонзиться головой в бетонку, а чтобы краска с машины не обдиралась.
Да, и еще обалдуй Батя, маневрируя в боксе, размазал по стене бочку со ста литрами уайтспирита.
Спасибо, бокс не развалил.
Мы такие, нам врагов не надо, сами обойдемся. Помню, направили капитана Черемисина машины в боксе подровнять. Чтобы стояли как по линейке в ожидании проверки. Механик заводит кашээмку, Черемисин ему руками семафорит. И то ли механик слишком резко сцепление бросил, то ли еще чего, но машина прыгает назад и дает кормой по морде кашээмке, стоящей в заднем ряду. Вас никогда по морде задницей не прикладывали? Ничего смешного, говорю ответственно, как игравший в регби… Так эта дура мало того, что бьет заднюю машину, она еще сдвигает ее с места, упирает в стену, и гусеницами по бетонке вхолостую шварк-шварк-шварк! Капитан Черемисин, недолго думая, срывает со стенда пожарный багор. Механик вышибает из-под сиденья стопор, проваливается в люк и захлопывает крышку. А Черемисин, подпрыгнув, багром по крышке — хрясь!
Минут пятнадцать он вокруг машины бегает, размахивая багром и крича: "Выходи, подлый трус!". А механик ему в ответ глухо из-за брони: не выйду я, товарищ капитан, вы же меня убьете на фиг…
Вот зачем они так оба, а, кто ответит?
Вот зачем новый командир приказал сцепить тросами машины переднего и заднего ряда? У нас в боксах спереди машины учебно-боевой группы стояли, а сзади те, что на консервации. И командир говорит: а вдруг пожар?
Любят новые командиры, едва в части появившись и еще ничего не поняв, огорошить старожилов таким вопросом. А вдруг пожар, а вдруг война со Швецией, а вдруг, что самое ужасное, внезапная проверка?
Делать нечего, народ полдня корячится с тросами. Чтобы, значит, если пожар или война со Швецией, завести передние машины и вытащить задние из боксов волоком.
Хиханьки-то хаханьки, только наша кашээмка, смешная такая железная коробочка на гусеницах, застрявший в песке БТР выдергивает в одно касание. Сам участвовал. И когда задумаешься, какая в этой коробочке дизельная мощь с турбонаддувом, шутить уже не хочется. Движки в "консервированных" машинах не сухие, топливо есть, а то, что без аккумуляторов, это несущественно. Дизель летом "с толкача" заводится только так. И едет, едет, едет… Вот передняя машина дернет, а через пару секунд задняя ей носом по корме ка-ак треснет!
