- Похоже, что я потеряла свой ключ, - произнесла она.
- Что ты здесь делаешь?
- Я не понимаю тебя, Пауль.
- Я хочу сказать, зачем ты пришла?
- Я здесь _живу_.
- Вот как? - хрипло рассмеялся он. - Это очень забавно.
- У тебя всегда было ужасное чувство юмора, Пауль, - она остановилась позади него. - А вот это уже не шутки. Где _все_? Мебель, Пауль. Мои вещи, - она неожиданно расплакалась. - Я совсем расклеилась. Я проснулась сегодня в какой-то совершенно странной комнате, совершенно одна и весь день проходила в каком-то дурмане. Наконец, я пришла домой и вижу, что ты выбросил все вещи, которые мы с тобой нажили вместе и все... - она закусила губу. - Пауль!
"И у нее тоже, - подумал он. - Эпидемия амнезии".
Он тихо сказал:
- Очень смешно об этом спрашивать, Кэрол, но не скажешь ли ты мне, какой сегодня день?
- Ну... четырнадцатое сентября... или пятнадцатое...
- 2002 года?
- А ты что думал? 1776-го?
"У нее еще хуже, чем у меня, - сказал себе Мюллер. - Она потеряла еще целый месяц. Она забыла про мое рискованное предприятие. Она забыла, что я потерял все деньги. _Она забыла, что ушла от меня_. Она считает, что она все еще моя жена".
- Иди сюда, - сказал он и провел ее в спальную. Он показал на кушетку, стоящую на месте их кровати. - Сядь, Кэрол! Я должен тебе кое-что объяснить. Вряд ли в этом много смысла, но я постараюсь быть понятным.
***
Ввиду подобных обстоятельств, концерт Нью-йоркской филармонии, назначенный на четверг, был отменен. Тем не менее, оркестр в половине третьего собрался на репетицию. Союз требовал ежедневных (оплачиваемых) репетиций. Поэтому оркестр собрался, несмотря на происходящий катаклизм. Но сразу же возникли трудности. Маэстро Альварес, дирижирующий исключительно электронной палочкой и гордо отвергающий партитуру вообще, внезапно, словно рухнув в волчью яму, в замешательстве осознал, что "Четвертая" Брамса полностью улетучилась у него из головы. Оркестр весьма разнообразно отреагировал на его неуверенное дирижирование. У некоторых музыкантов не возникло никаких трудностей, но ведущий скрипач в ужасе уставился на свою левую руку, соображая, как поставить пальцы, чтобы извлечь из скрипки нужные ноты, второй гобой никак не мог найти нужные клапаны, а первый фагот безуспешно пытался собрать свой инструмент.
***
К вечеру Тим Брайс уже собрал достаточно сведений, чтобы понять, что же произошло не только с ним и с Лизой, но и со всем городом. Снадобье - или снадобья - почти наверняка распространенное через систему городского водоснабжения, повредило память почти каждого жителя. Беда современной жизни, подумал Брайс, заключается в том, что наука каждый год приводит ко все новым и все более ужасным бедствиям, но забывает дать заодно и способ бороться с ними. Лекарства, влияющие на память - не новинка. Они появились тридцать - сорок лет назад. Некоторые из них он изучал. Память - это частично химические, частично электрические процессы. Некоторые лекарства воздействуют на электропроводные окончания, через которые проходят нервные импульсы, некоторые - на молекулы, на которых основана долговременная память. Брайс знал способы нарушения кратковременной памяти путем стирания цепочек рибонуклеиновой кислоты, РНК памяти, с помощью которых происходит запоминание. Но все эти лекарства были экспериментальными, неуправляемыми, способными подчас выкинуть совершенно неожиданный фокус. Он не решался испытывать их на человеке. Он и представить себе не мог, что кто-то попросту высыпет их в акведук, подвергая город всеобщей лоботомии.
Его кабинет во Флетчеровском Мемориале превратился в импровизированный центр, руководящий спасением Сан-Франциско. Здесь были, мэр, съежившийся и бледный, шеф полиции, измотанный и растерянный, периодически потирающий поясницу и глотающий таблетки, сонный представитель коммуникационной сети, нервно оглядывающий сляпанную на скорую руку систему, с помощью которой приказы Комитета Общественного Спасения, возглавляемого Тимом Брайсом, становились известными всему городу.
От мэра не было вообще никакого толка. Он не мог вспомнить даже дорогу до своего кабинета. Шеф полиции был в еще худшей форме: он всю ночь провел на ногах, поскольку забыл, помимо прочих вещей, свой домашний адрес и боялся спросить об этом компьютер в страхе, что его лишат должности за пьянство. К настоящему моменту шеф полиции знал, что не у него одного сегодня проблемы с памятью; он узнал в архиве адрес и даже успел позвонить жене, но был близок к потере сознания. Брайс настоял на том, чтобы эти двое оставались здесь в качестве символов порядка; ему были нужны их лица и голоса, но отнюдь не помощь их сбившихся с панталыку служб.
По кабинету слонялась дюжина или около того разных людей. В пять часов пополудни Брайс сделал заявление по радио, прося всех, чья память о последних событиях осталась неповрежденной, собраться во Флетчеровском Мемориале.
- Если за последние двадцать четыре часа вы не пили водопроводной воды, с вами все в порядке. Приходите сюда. Вы нам нужны.
Собралась прелюбопытная компания. Там был прямой, словно шомпол, старый генерал космоса Тейлор Браскет, помешанный на пище без примесей и пивший исключительно талую горную воду. Там была семья французских рестораторов: мать, отец и трое взрослых детей, предпочитающих минералку родной страны. Был там торговец компьютерами по имени Макберни, уезжавший по делам в Лос-Анджелес и поэтому не пивший местной воды. Был там местный полицейский по имени Олдер, проживающий в Окленде, где не было случаев потери памяти, он бросился прямиком по берегу, лишь только услышал, что в Сан-Франциско беда. Это было еще до того, как по распоряжению Брайса все дороги в город были перекрыты. Были там и другие, чьи цели были сомнительны, а память в порядке.
Три экрана, поставленных представителем коммуникационной службы, показывали происходящее в ключевых точках города. Сейчас на одном из них был район Фишермановой Пристани, снимаемый с площади Жирарделли, на другом - вид на финансовый район с вертолета, кружащегося над старым Ферри Билдинг Музеум, на третьем - Голден Гейт Парк, обозреваемый камерой, установленной на грузовичке. Везде было одно и то же: суетящиеся люди, задающие вопросы и не находящие ответов. Пока еще не было заметно открытого грабежа. Не было пожаров. Полицейские те, кто был способен действовать - держались наготове. Роботы для подавления волнений патрулировали центральные улицы, готовые, если будет нужно, накрывать паникующие толпы вязким одеялом из пены.
Брайс обратился к мэру:
- Я хотел бы, чтобы в шесть часов тридцать минут вы обратились к народу с призывом сохранять спокойствие. Мы дадим вам все, что нужно будет сказать.
