— Есть, Клодина. Все-таки есть.
— Вы поймали его?
— Они оба сидят у меня на Казарменной и, думаю, не отвертятся.
Выпив чудесного игристого «Невшателя», который где-то раздобыл Морис, и наскоро закусив, комиссар наконец стал рассказывать о сложнейшей, поистине виртуозной работе, какую ему пришлось проделать за эти два месяца, чтобы уличить преступников.
— Спешить было никак нельзя, чтобы их не спугнуть. И начинать охоту следовало не с Федершпиля. Тот был слишком хитер и хорошо застрахован. Попытаться пробить его защиту можно было только через Альфреда Бромбаха. Тот ведь знал, как руками Урсулы для него добывали наследство, и не забыл об этом: он-то под гипнозом вряд ли побывал.
Оказывается, Бромбах действительно переехал на Лазурный берег, в Веве, где приобрел роскошную виллу с парком по соседству с домом Чарли Чаплина. Конечно, он хотел убраться подальше от своего сообщника или хотя бы из Цюриха, где все ему напоминало о совершенном злодействе. Хорошо еще, он не переменил подданства и вообще не уехал куда-нибудь за границу.
Комиссар Гренер поехал в Веве и разработал с друзьями из местной полиции хитрый план для разоблачения Бромбаха.
— Нужно было сразу ошеломить Бромбаха, так насесть на него, чтобы он дрогнул, хоть чем-то выдал себя и дал нам ниточку, ухватившись за которую удалось бы распутывать клубок дальше. Пока ведь никаких улик против него у меня не было. В этом и заключалась главная трудность. Нам нередко ведь приходится начинать разоблачать преступника, блефуя, не имея серьезных доказательств его вины, но делая вид, будто мы ими располагаем. Разумеется, уже при первом допросе опытному следователю сразу становится ясно, замешан человек в преступлении, в каком его обвиняют, или совесть у него чиста. Но ведь этого мало. Надо заставить преступника сознаться, а потом уже, исходя из его показаний, подкрепить его признание другими доказательствами. Как говорит пословица: «Мало целиться — попасть нужно». Я не сомневался, что Бромбах замешан в убийстве тетки. Но я даже не был уверен, знает ли он Федершпиля по фамилии и в лицо. Возможно, тот вел с ним переговоры в гриме или вообще через кого-то. Но хоть раз они должны были встретиться: в момент передачи денег за убийство старухи. Вряд ли Бромбах просто перевел их на счет Федершпиля в банке. Тогда по номеру счета можно было бы при желании найти Федершпиля, а тот, конечно, старался остаться для Бромбаха совершенно неизвестным. Так что вряд ли он и привлекал еще кого-нибудь для передачи денег, взял их у Бромбаха сам, из рук в руки, но так, чтобы тот его потом не мог опознать.
Я слушала, и мне вспоминались хитроумно закрученные сюжеты всяких читаных детективных романов. В самом деле, нелегкая задача стояла перед комиссаром Гренером. Но он сумел ее разрешить.
— Мы вызвали его на допрос, посадили под прожектора, хотя я не любитель таких приемов, и сразу ударили, как ледорубом, по голове. Следователь заявил, что открылись новые обстоятельства и его привлекают к ответственности за соучастие в убийстве своей тетки. А я с другими коллегами не только внимательно наблюдал за реакцией Бромбаха, мы еще записывали весь допрос и снимали крупным планом его лицо на видеомагнитофон. Конечно, он сразу выдал себя, не сумел скрыть испуга. Но это была еще не улика. Он, разумеется, начал все отрицать, ссылаться на свое алиби.
Я хотела подложить комиссару на тарелку еще форели, но боялась его прервать.
— Тогда я сказал, что его главный сообщник и Урсула в свое время не поделили полученные от него деньги, перессорились. Урсула, дескать, была тоже убита, но успела оставить подробную исповедь, она и помогла нам теперь разоблачить их сговор и преступление. Не смотрите так на меня, Клодина, — засмеялся комиссар, — я прекрасно знаю, что Урсула не была с ними ни в каком сговоре. Но ведь Бромбах-то наверняка этого не знал, Федершпиль ему не докладывал, что внушит Урсуле впрыснуть старухе смертельную дозу морфина. Так что Бромбах почти наверняка, предполагал я, считал Урсулу соучастницей преступления, только оно было так ловко продумано, что ей удалось уйти от ответственности. А изобразив ее самоубийство убийством, я еще больше утвердил его теперь в этой мысли. И он заметался! — торжествующе сказал комиссар, жадно отпивая несколько глотков вина. — Пытался все отрицать, закатывал истерики, кричал, что привлечет нас всех к суду за оговор и насилие над ним. Показывали ему крупные фотографии Федершпиля — сначала в его обычном виде, потом загримированного ретушерами: то с усами, то с бородой одной формы, то другой, то лысого, какой он в жизни, то в различных париках, то в шляпах разных фасонов. И все время внимательно наблюдали за Бромбахом и записывали его ответы и реакцию на видеомагнитофон.
Комиссар покачал головой и засмеялся, видимо вспоминая все это.
Я тоже живо представляла, как они час за часом, сменяя друг друга, допрашивают Бромбаха, а тот корчится в свете направленных прямо ему в лицо слепящих ламп. Сколько подобных сцен я видела в детективных фильмах!
— Но, как я и опасался, Федершпиль принял все меры, чтобы Бромбах его потом не опознал, — продолжал, снова став серьезным, Гренер. — Ни один его портрет не произвел на Бромбаха особого впечатления, хотя некоторые вроде ему кого-то смутно напоминали. Потом уже, когда он стал обо всем подробно рассказывать, выяснилось, что Федершпиль беседовал с ним всегда в полутьме и не только был с привязной бородой, но и в маске, и к тому же старался держаться спиной к Бромбаху, так что тот и не мог его опознать. Но я предвидел это и приготовил Бромбаху хороший сюрприз, — хитро прищурившись, сказал комиссар. — Уж голос-то Федершпиля, подумал я, он хоть однажды слышал и, возможно, припомнит, узнает его? И я прихватил с собой этот голос.
— Подслушивали его телефонные разговоры и записали на пленку? — спросил Морис с явным неодобрением.
Комиссар кивнул и добавил, словно не замечая его тона:
— Не только телефонные разговоры. Я решил привлечь на помощь Гаузнера с его ищейками. Ведь они тоже пострадали. Парни они ловкие, аппаратура у них фантастическая, вот они и установили во всех уголках квартиры Федершпиля, вплоть до самых интимных, потайные миниатюрные микрофончики, передававшие все разговоры на магнитофон. Какая техника! Эту бы выдумку использовать только для добрых дел! — Комиссар сокрушенно покачал головой. — Один микрофон, вы не поверите, был искусно сделан в виде дохлой мухи, валявшейся в пыли на шкафу! Специально подобрали: уж он-то наверняка не привлек бы внимания хозяина, потому что в квартире у Федершпиля довольно запущено и грязновато. И магнитофон применили новейший: ради экономии пленки сам включался автоматически только при звуках голосов, а порой даже лишь при произнесении определенных слов — скажем: «Спите спокойно, спите крепко…»
